Что-то темное и страшное снова медленно наползает на Марата, и он захлебывается в беззвучном, отчаянном крике. Кошмар, мучавший его столько лет, повторяется опять. Снова Марат не может двигаться, потому что по самый подбородок закопан в землю.
Но теперь картина меняется. В слепящем свете огненного чудовища Марат различает стройную фигуру в блестящей тунике. Судя по красивым обнаженным ногам, это женщина. Но не просто женщина. В руках у нее огромный стальной меч. От странной воительницы веет опасностью и какой-то фатальностью.
Женщина меж тем приближается к нему, грозно помахивая мечом. Марат цепенеет от ужаса, но на этот раз голос не изменяет ему. И он слышит свой хриплый крик:
– Помогите! Не убивайте!
Зловещая фигура с мечом в руках уже совсем рядом. Глаза женщины горят неистовым гневом.
Марат снова кричит:
– Кто вы? Что вам от меня надо?!
Женщина в тунике уже почти вплотную подошла к Марату. Теперь ему отчетливо видны ее роскошные белокурые волосы, рассыпавшиеся по плечам и по какой-то необъяснимой причине кажущиеся знакомыми. Глаза женщины источают ненависть.
Внезапно до Марата доходит, что эта страшная и красивая женщина его не пощадит. Он кричит, плачет, молит о пощаде, хотя и понимает, что все усилия тщетны. Что-то подсказывает ему, что он должен умереть и что это уже не сон, не кошмарное видение, а ужасная реальность.
Осознав, что смерть неизбежна, Марат вдруг неожиданно перестает бояться и дрожать. И четким, окрепшим голосом спрашивает свою Немезиду:
– За что?! Скажи только, за что?
– Ты знаешь, за что. Ты негодяй и должен умереть, – совсем рядом звучит странно знакомый голос. Марат удивленно приоткрывает глаза и из груди его вырывается нечеловеческий вопль, переходящий в звериный вой. Он узнает эту огненную голову, что склоняется над ним и тихо шепчет:
– Я мщу за Блестящую… и за остальных…
Потом женщина отступает на шаг, поднимает обе руки над Маратом и резко опускает их. Слышится жуткий хруст, и кровавый фонтан заливает белоснежные шелковые простыни, несколько капель брызгают прямо в центр картины «Клятва Горациев»…
Часть первая. Неоконченная рукопись
– А я говорю вам, чтобы вы приехали немедленно. Улица Коваленко, восемнадцать, квартира пять. Если вы не приедете, можете считать нашу дружбу условной. И от меня лично вы больше никаких поблажек и помощи не добьетесь. Все. Жду.
В голосе старшего следователя прокуратуры Олега Сергеевича Соловьева и одновременно старинного друга семьи слышалось столько стали и экспрессии, что Яна Быстрова, положив телефонную трубку на рычаг, прошептала «Пипец!» и заметалась по квартире в поисках теплой одежды.
Ночью выпал первый снег, и летняя одежда уже не могла спасти от простуды. Проверять, в каком состоянии сейчас находится ее осенне-зимний гардероб, времени уже не было. Даже та короткая дистанция, пролегающая от двери подъезда до машины, могла стать причиной очередного респираторного заболевания, которые буквально преследовали Яну с детства.
Поэтому она, нащупав в огромном встроенном шкафу с зеркальными раздвижными дверцами самый большой ангоровый свитер, надела его и, почувствовав, как теплота разливается по телу, с удовлетворением вздохнула. Порывшись еще минут пятнадцать, она вытащила темно-зеленые джинсы с байковой подкладкой и тут только вспомнила про мирно сопящую в соседней комнате Маргошу.
Маргарита Пучкова, давняя подруга Яны, а также совладелица частного детективного агентства «Два попугая»[1], приехала в гости к Быстровым накануне вечером. По обыкновению, первые часа полтора мрачная, словно осенняя туча, Пучкова монотонно жаловалась на одиночество и безрадостность существования, не забывая при этом закидывать в себя берлинские пирожные, которые специально к ее приезду купила Яна.
Насытившись и наворчавшись всласть, Маргоша просмотрела в полудреме какой-то нелепый боевик по телевизору и преспокойно уснула, по обыкновению забыв вымыть за собой посуду. И вот уже битых двенадцать часов выводила рулады с небольшого полукруглого диванчика, стоящего в гостиной Быстровых.
– Маргоша! Немедленно вставай! Слышишь? – крикнула Яна, торопясь на кухню. Щелкнув кнопкой электрического чайника, она решила повторить фразу и уже набрала полные легкие воздуха, чтобы голос ее прозвучал как можно громче и внушительнее, но, увидев в проеме двери огромную желтую пижаму в цветочек, поперхнулась воздухом и закашлялась. Взгляд лучшей подруги укоризненно буравил Быстрову.
– Ты считаешь, что человеку обязательно нужно вставать под громогласные вопли? – процедила Маргоша, входя на кухню и грузно шлепаясь на стул. – По-твоему, моя нервная система способна выдержать такие перегрузки?
– Извини, пожалуйста, Маргоша, – принялась оправдываться Яна. – Я не собиралась покушаться на твою нервную систему. Просто только что позвонил Олег Соловьев и поставил ультиматум – либо мы немедленно приезжаем, либо он нас больше не знает. Вот я и растерялась.
– Звонил Соловьев? А что у него там случилось опять? – тут же сменила гнев на милость Пучкова. Еще в бытность свою простым следователем, Олег Соловьев, сам того не подозревая, представлял для Маргариты Пучковой предмет девичьих грез. Он был холостяком, поэтому Маргоша с неослабевающим интересом следила за его судьбой. Когда же ему «дали» старшего следователя, Маргошин матримониальный интерес буквально перерос в манию.
– Да убийство у него очередное. Только вот не пойму, зачем мы там ему понадобились. Говорит, что если немедленно не примчимся «на труп», то дружба врозь и все такое. Так что собирайся быстро, я сейчас кофейку заварю, а ты пока одевайся, да потеплее. На улице, кажется, минус…
* * *
Входя по широким каменным ступеням в огромный, «сталинский» подъезд, обе сыщицы с трудом сдерживали нетерпение, охватившее их сразу же при въезде во внутренний двор дома номер восемнадцать по улице Коваленко. Охотничий азарт подруг подогревал мерное гудение столпившихся вокруг дома возбужденных жильцов дома и просто прохожих.
Два милиционера в форме проверяли документы у каждого входящего в подъезд, при этом старательно сдерживая наплыв любопытных. Прямо на тротуаре стояло несколько служебных машин, среди которых возвышался огромный желтый «Реанимобиль». Были здесь и обычная «Скорая» (жильцы шептались, что кому-то из соседей стало плохо) и зловещий серый «уазик», в народе прозванный «труповозкой»…
Узнав в одной из оперативных машин черную «Волгу» Соловьева, Яна предъявила удостоверение частного сыщика молодому лейтенанту и, процедив «Нас вызвал старший следователь Соловьев», беспрепятственно проникла в подъезд, сопровождаемая завистливыми взглядами толпы и Маргошей, которая, вцепившись в ее локоть, пробиралась за ней.
Квартира под номером «пять» располагалась на втором этаже. Красивая металлическая дверь, обитая светло-бежевой кожей, была полуоткрыта. Из глубины квартиры слышались возбужденные мужские голоса, среди которых Яна без особого труда узнала сварливые интонации Соловьева, а также приглушенный басок его верного помощника, Сергея Репнина, теперь уже майора.
Войдя в широченный коридор, увешанный семейными портретами а ля художник Шилов, Яна на минуту растерялась, соображая, куда идти: так много было различных дверей. Стоявшая неподалеку группка врачей в белых халатах тихонько переговаривалась между собой и попутно пялилась на раритеты, располагающиеся здесь повсюду.
Расставленные вдоль стен на полу гигантские китайские вазы ручной работы, расписной потолок, арки, украшенные искусной мозаикой, будоражили воображение. Бросив случайный взгляд в одну из полуприкрытой дверью комнату, Яна поразилась блеску развешенного на огромной шкуре леопарда старинного оружия – кинжалы, сабли…
– Простите, – решилась наконец Яна побеспокоить молодых эскулапов, – а где тут тело-то?
– А вам какое тело нужно? – не без удовольствия съязвил совсем еще молоденький врач с прыщавым лицом. Поправляя на огненно-рыжей шевелюре белую шапочку, он кокетливо пошевелил рыжими бровями, – помоложе или постарше?
– То есть как это, какое? – растерялась было Яна, но тут же пришла в себя и решила дать отпор нахалу, – разумеется, труп. Где он?
– А-а, труп… – разочарованно процедил рыжий шутник, – ну и ну, тогда вам вон туда, – и он показал рукой в одну из комнат по правую сторону коридора.
Молча продефилировав мимо разглядывающих их в упор врачей, Яна и Маргоша остановились на пороге довольно большой комнаты. В спину кольнуло небрежно брошенное: «Журналюги, наверное… Уже пронюхали, сволочи…Ну, теперь начнется».
Все еще недоумевая, что именно должно начаться с приходом «журналюг», Яна первая переступила порог комнаты и увидела… голову! Нет, не чью-то голову, повернувшуюся им навстречу, а именно голову, которая почему-то была сама по себе… Правда, она лежала на столе, в запекшейся кровавой лужице, но жизнь в ней явно отсутствовала.
