набирать вес, и скоро смогла даже самостоятельно дышать. Однако, преждевременные роды не прошли бесследно для детского организма: у нашей малышки был слабый организм в целом и больное сердце, которое впоследствии и стало одной из причин ее смерти.
Говорят, что можно осиротеть, потеряв одного из родителей. Но в тот злополучный весенний день я осиротела, потеряв сестру. С огромным стыдом сегодня я в свои двадцать два года признаюсь, что потеряй я отца, наверно, не проронила бы и слезинки в день его кончины. Как он в день смерти и похорон нашей малышки Нармин. Да простит мне Бог мои грешные мысли.
В тот день он был в неизменном черном костюме и белой рубашке. С гордо выпрямленной спиной и с абсолютно без эмоциональным лицом. Словно он на очередном совещании директоров слушает доклад подчиненных. Ни единой слезинки или тени грусти на лице. Я, стоя рядом с мамой и прижимаясь к ней изо всех сил, ища поддержки и заливаясь слезами в свои одиннадцать лет, не могла понять, как можно не плакать: ведь сейчас нашу малышку увезут, закопают, а мы с мамой не сможем даже попасть на кладбище, пока не пройдет семь дней 3! А отец стоит так, как будто все идет должным образом.
Справа от него стояла мама. И один только ее внешний вид рвал мое детское и уже такое израненное сердце в клочья: она стояла, такая маленькая, худенькая, что, казалось, подуй ветер посильнее, и она упадет. Ее хрупкие плечи сотрясались в беззвучных рыданиях, глаза опухли от слез, руки трясутся от пережитого. Хоть ее голова покрыта платком, я знаю, что за последние дни ее иссиня-черные волосы посеребрила седина, а ей всего лишь тридцать! Она спрятала свое лицо в таких маленьких ладошках, в руках, которыми держала маленькую Нармин, баюкала ее, напевая колыбельные и гладила по головке, когда она болела. И так больше не отняла рук, не смогла смотреть, как ее дочку уносят от нее навсегда, долгое время моя бедная и несчастная мама не могла поверить, что малышки с нами больше нет. Даже неней, хоть тоже тяжело перенесла утрату, держалась лучше, несмотря на то, что постарела на несколько лет разом. Мы все переживали, что маме потребуется помощь специалистов, но, хвала Всевышнему, обошлось.
Да, я не ошиблась, назвав свою маму несчастной. В день похорон, вечером, я хотела зайти к ней в комнату, чтобы найти утешение в ее объятиях и поддержать ее, как сумею. Но, проходя, мимо кабинета отца, я услышала его грозный голос:
– Это ты виновата в смерти дочери, Далия! У тебя не так много обязанностей: следить за домом и детьми. Заниматься их воспитанием и здоровьем! Ты и с этим не справилась. Ты – плохая хозяйка и мать. И жена, потому что так и не смогла родить мне сына, наследника. И все, ради чего я жил, что так тяжело выстраивалось мной, достанется зятьям, пришлым мужчинам!
– Ты прекрасно знаешь, Мурат, что слабое сердце Нармин – результат преждевременных родов, которые спровоцировал ты! – слышу сдавленный голос матери, очевидно, что она плачет, но, тем не менее, говорит со злостью.
– Ты меня спровоцировала, Далия! Не стоило устраивать мне скандал и закатывать истерику, когда я пришел уставший с работы.
– Ты вернулся от очередной любовницы! Об этом вся округа знала, а ты даже не пытался этого скрывать! Где твое обещанное моему отцу уважение ко мне?! Где обещанная защита от всех горестей?! Их нет, Мурат, так что я тоже могу сказать, что ты – плохой муж!
Тут я слышу звук звонкой пощечины, глухой удар и мамин болезненный вскрик. Не выдержав, я распахиваю дверь и вбегаю в кабинет:
– Мамочка! – она лежала на полу, из носа ручьем шла кровь, а на левой стороне лица багровел след от удара. Одной рукой она держалась за бок, наверно, ударилась об угол тумбочки, когда падала.
И в этот момент я окончательно уверилась в том, что семья нелюбима отцом, более того, мы в какой-то степени тяготили его. Впоследствии я узнала, что в тот день отец поднял руку на мать далеко не впервые: когда Нармин было около трех месяцев, он пришел злющий, как медведь-шатун, а мать попалась под горячую руку, сказав что-то неугодное «господину». В тот вечер он избил ее так, что открылось кровотечение и ее увезли в частную клинику и врачи вынуждены были удалить ей матку. Так что мама больше не могла иметь детей и подарить отцу сына, о котором он так мечтал, собственноручно загубив эту мечту на корню.
Почему моя мать не уйдет от этого тирана и деспота? Не все так просто. Конечно, всегда можно сбежать и попробовать начать жизнь с нуля. Но, к сожалению, власть моего отца простирается настолько, что он найдет беглянку в два счета и снова кулаками обрушит на нее свой гнев. Своих денег у матери нет, семью от и до содержит отец. Ее отец, мой дед, не дал ей образования, полагая, что оно ей ни к чему, ведь согласно древним традициям, жена должна быть рядом с мужем, как и не дал согласия на развод, когда она пришла к нему после очередных побоев отца. Дед считал, что главная женская задача – всецело заботиться о муже, стеречь очаг и рожать детей, также терпеть все «тяготы» семейной жизни. Неважно, что эти традиции давно не соответствуют реалиям современного мира, мой дед был непреклонен: женщина не должна быть независимой, и все зачатки этого он задавил в зародыше. Итог: моя мама была без образования, без денег и опыта работы, а отец обладал огромным влиянием и финансами, чтобы заплатить, кому надо и превратить жизнь человека в ад. Поэтому у моей мамочки не было выхода: куда не повернись, а тебя лижет пламя преисподней. И единственное, что остается: терпеть и не провоцировать дьявола.
Я с тоской продолжаю глядеть на грязные окна нежилого дома, где когда-то давным – давно я искала спасения от кошмара домашнего очага. Не скрою, я поступала подло, притворяясь подружкой Ирочки, чтобы украдкой, одним глазком увидеть ее старшего брата, Льва.
Сколько себя помню, он был всегда серьезным и хмурым. Его улыбка, как проблеск солнца в Лондоне. Но она так преображает его, что хочется улыбаться в ответ. Высокий, мужественный, сильный и умный, темные волосы и серые пронзительные глаза, прямой аристократический нос, слегка длинноват, что делало его похожим на птицу, но ничуть не умаляло его мужской красоты, – я влюбилась
