А мальчик говорит и говорит о Борьке Сморчке.
— Он ларечников на Котляковском продовольственном рынке пасет. Рэкет. Такой крутой, что ты!
Всегда к дому по тротуару едет, ему так ближе. И всех толкает.
Какое счастье, что мальчик рядом! Его добрая рука держит меня. Если бы не он, я бы, наверное, упала на асфальт и каталась бы, воя, пока не умерла.
Я не вижу, куда иду, меня колотит безостановочная дрожь.
Как-то мы все-таки добрались до заветной двери, она открывается, и Танька втягивает меня в квартиру.
Туда же заскакивает провожатый.
Танька — вдова моего брата, двадцать три года назад упавшего по пьянке с башенного крана, куда ему, по-хорошему, и лезть было незачем.
От моего братца Славика остался Таньке сын и мой единственный племянник — беспутный и обаятельный, весь в отца — Пашка, который уже десять лет после армии бороздит необъятные просторы Родины в неизвестном направлении, изредка появляясь и одаривая мать лаской и "Кучкой денег, иногда немалой.
Танька всю жизнь проработала на вредном производстве, в сорок пять ушла на льготную пенсию и теперь подрабатывает на продуктовом рынке ларечницей у хозяина-азербайджанца.
Мальчишка оказывается Таньке знакомым. Она называет его Денисом и, выслушав его доклад, берет швабру и стучит ею по стояку отопления в комнате.
Я помещаюсь на маленькой скамеечке посреди прихожей, истекая грязью и слезами. Рядом стоит, переминаясь с ноги на ногу, мой спаситель. У двери, положив ладонь на ручку, застыла Танька. Мы ждем, но все равно звонок раздается оглушительно и внезапно.
Танька рванула дверь на себя, и в прихожей появился еще один персонаж. После чего и без того тесное помещение стало напоминать кабину лифта в часы пик.
Рыжеволосая, ярко накрашенная, ярко одетая Милка в два раза выше и в два раза тоньше темноволосой Таньки. Стоя рядом, они представляют собой комичное, но привычное зрелище и смеха не вызывают.
А может быть, я вообще потеряла способность смеяться.
Милка прищуривает зеленоватый глаз и обводит нашу группу проницательным, как у следователя прокуратуры, взглядом.
Безошибочно оценив обстановку, старший советник юстиции Эмилия Владиславовна Дашковская выбирает того, от кого можно ждать максимальной пользы. Чуть приподняв выщипанную в ниточку бровь. Милка поощряюще смотрит на Дениса.
Денис толково излагает все, что видел, и в заключение воспроизводит финальную реплику моего обидчика.
Милка засовывает в ярко-красный рот сигарету и хорошо поставленным голосом потомственной интеллигентки характеризует господина Сморчка одним словом.
— Паскуда! — говорит Милка и начинает командовать:
— Ленку — в ванну, мне коньяку, Дениска — мыть руки и к столу.
Я с помощью Таньки стягиваю с себя платье, белье и опускаюсь в ванну. Танька заставляет меня встать и переводит воду на душ.
— Прими душ. Ванна займет много времени, — говорит она.
Я слушаюсь ее.
* * *
Когда мы выходим из ванной, выясняется, что пришли Лариса и Лидуня. Они заканчивают сервировку стола. Денис принимает в этом самое деятельное участие, снует из кухни в комнату и обратно, что-то носит.
Милка сидит у стола боком, закинув ногу на ногу.
Она выпила сколько-то коньяка, выкурила сколько-то сигарет, и мысль о мести «паскуде» полностью созрела в ее предприимчивом мозгу. Сообщение Таньки: «У нее (у меня) вся задница синяя» — подкрепило Милкину решимость.
— Так! — зловеще произносит она и при почтительном молчании окружающих берется за телефон. — Василек?
Милкин голос звучит ласково и, пожалуй, игриво.
Я вопросительно смотрю на Таньку. Та недоуменно пожимает круглым плечом.
Милка тем временем нажимает на телефонном аппарате кнопку громкого вещания, вовлекая всех присутствующих в разговор.
Я сижу на диване и кутаюсь в Танькин халат, стараясь унять дрожь, не утихающую даже после горячего душа. Сидеть мне больно. Задница действительно вся «синяя».
— Узнал меня? — кокетничает Милка.
— Узнал… — В хриплом голосе никакой радости.
— Чудненько!
Милка захлебывается от восторга и продолжает на той же ноте:
— За тобой должок. Помнишь?
— Ну.
Похоже, недовольный Василек жует лимон, настолько кислый у него голос.
— Есть шанс расплатиться. Хочешь?
— Что надо? — насторожился Василек.
— Тебе такое имя, Борька Сморчок, что-нибудь говорит?
— Много. — Василек явно оживился и даже пошутил:
— Но все нецензурно.
— Но тебе про него ведь интересно?
— Про него мне интересно. Буквально все. Каждая мелочь.
— Как тебе преднамеренный наезд на пешеходной дорожке, повлекший тяжелые телесные увечья и временную нетрудоспособность? Нравится?
— Мне нравится. Но покушение на преднамеренное убийство лучше.
Теперь голос нашего невидимого друга полон энтузиазма.
— Лучше.
Милка тоже умеет быть покладистой.
— А потерпевший есть? — озаботился Василек.
— Есть. Очень хороший. Вся задница — сплошной синяк.
— Чудненько! — обрадовался Василек и снова забеспокоился:
— А свидетели?
— Есть. Мальчик Денис Ярченко.
— Мальчик — слабовато, — расстраивается наш собеседник.
Неожиданно вмешивается Лидуня. Она кладет руку на Милкино плечо и кивает на телефон.
Милка снова переводит телефон в «интимный» режим, говорит в трубку:
— Подожди, — и вопросительно смотрит на Лидуню.
— Я в автобусе мимо ехала и все видела. Это во сколько было?
Денис, напряженно слушавший переговоры Милки с Васильком, раскраснелся от волнения. Подавшись в сторону Лидуни худеньким телом, он четко произносит точное время происшествия. Лидуня уверенно кивает.
Дениска смотрит на беленькую аккуратную Лидуню горящими восторгом влажными глазами и, весь напрягшись, сияя загорелым личиком, сжимая кулачки, выпаливает на одном дыхании:
— А вы какую машину видели, тетенька? Синюю «ауди»? А на полочке сзади лев меховой? Она с проспекта на тротуар перед телефонной будкой выехала?
Лидуня кивает на каждый из вопросов, и Денис сообщает Милке ликующим звонким голоском:
— Точно! Тетенька все видела.
Пришло время кивнуть Милке. Сделав это, она говорит в трубку:
— Есть и свидетели. Подгребай. Я у себя в доме, этажом ниже…
Милка вешает трубку и начинает задумчиво разглядывать Лидуню. Проходит несколько минут. Мы все невольно присоединяемся к процессу, и Лидуня принимается ерзать на стуле и стесняться. Ее веснушчатое лицо густо краснеет, а глаза наполняются слезами.
— Что? — нервно обращается она к Милке.
— Ты плохая свидетельница…
— Почему это? — обижается Лидуня.
