Что касается Горыныча, то он вел себя со мной так, будто ничего между нами не произошло. Поначалу это томило. Еще бы: то, что для меня явилось целым событием, для него оказалось ничем не примечательным эпизодом бурной половой жизни. Я себе десять раз на дню напоминала: «Ты знала, на что шла!» и в конце концов совершенно успокоилась. И даже стала думать, что и впрямь ничего не было. Возможно, наши страстные объятия мне приснились по причине длительного воздержания и сексуального голода. Жаль, что приснился Воронцов, а не Шаманаев, но тут уж ничего не попишешь. Подсознанию не прикажешь.
После разговора с Лешкой я чувствовала себя неловко: будто бы я с ногами залезла в чужую личную жизнь и меня образцово-показательно (что особенно унизительно) поставили на место. Я злилась на себя за то, что не объявила ему наконец, кто я такая. Уж перед своей-то одноклассницей, которая знавала не лучшие времена Алексея Шаманаева, мог бы не выпендриваться! Вот ведь был случай поговорить с ним, а я, дурища, не воспользовалась…
В конце концов я так разнервничалась, прямо как на бракоразводном процессе, когда Михайлушкин во всеуслышание объявил, что я не удовлетворяла его физически. Паразит! Сам он никого удовлетворить не может! Тамарка еще сто раз пожалеет, что вышла за него замуж! А случай с Воронцовым, если предположить, что он мне все-таки не приснился, показывает как раз обратное. Я чувствовала, что Горыныч не прикидывался. Ему действительно было хорошо со мной.
Ото всех этих воспоминаний я пришла в совершенно негодное (в смысле производительности труда) состояние и поняла, что мне надо сейчас не «идти и работать», как кое-кто посоветовал, а незамедлительно посетить комнату психологической разгрузки. Я уже открыла дверь в спасительное помещение, когда услышала разговор за углом коридора, где находились «М» и «Ж». Наверное, я не обратила бы на него внимания (мало ли кто с кем разговаривает, я не охотница до чужих тайн), если бы в нем не прозвучало мое собственное имя – Надя. Кроме меня, других Надежд в фирме не было, и я автоматически прислушалась.
– Это не твоего ума дело! – сказал Горыныч.
Конечно же, это был его сочный голос, раскатистость которого он пытался сдержать, что получалось плохо.
– Все, что касается тебя, – дело именно моего ума и… сердца!
Этот голос, низкий и чуть-чуть с хрипотцой, безусловно, принадлежал Дашке, что немедленно и подтвердилось.
– Слушай, Дашуля, что тебе от меня надо? – спросил Егор.
– Не смей называть меня Дашулей! – прошипела она.
– Ну, хорошо, я буду называть тебя Дарьей.
– Вот так-то лучше. И ты прекрасно знаешь, что мне от тебя надо! Мы с тобой должны были пожениться, а ты вдруг куда-то исчез… И на столько лет!
– Во-первых, я никому ничего не должен, потому что никогда ничего не обещал, а во-вторых, тебе не кажется, Дарья Александровна, что ты всегда была немножко замужем?
– Вот именно, что немножко! Мне плевать на этот брак! Он в свое время нужен был для дела, а теперь я терплю его от… безысходности. А ты обещал, обещал! – В голосе Дашки уже слышались слезливо-истеричные ноты.
– Я не мог обещать, потому что никогда ничего не обещаю женщинам. В принципе этого не делаю!
– Но ты же… я же помню все твои слова… все-все…
– Ну, не будь такой наивной, Дашу… Дарья Александровна! Чего не скажешь в постели от избытка удовольствия… Нельзя же все принимать за чистую монету.
– Неужели ты посмеешь утверждать, что не любил меня?
– Дашенька, меня смешит слово «любовь». Существует естественное половое влечение, и все! И не надо этого стыдиться! Люди запрограммированы на секс с особями противоположного пола, и незачем поливать это обыкновенное физиологическое отправление сахарным сиропом и посыпать шоколадом.
– Ну, хорошо… – чувствовалось, что Дашка уже натуральным образом плачет. – Пусть это будет называться так, как тебе удобнее. Тогда… Я хочу запрограммированного секса в виде обыкновенного физиологического отправления… с тобой, Егор… как с особью противоположного пола. Я с ума схожу по твоей особи!
– Даш, ну что за ерунда? Все уже быльем поросло! Зачем входить два раза в одну и ту же реку? Ничего хорошего из этого не получится, поверь!
В ответ на эти его уверения послышались полузадушенные рыдания.
– Ну… Даша… ну… не надо… ну что такое, в самом деле… – начал бубнить Горыныч. – Ну… если ты уж совсем никак… то… ладно… Приезжай сегодня ко мне… Веревки вы из меня вьете…
– Как всегда? – давясь слезами, еле выговорила она.
– Ну, можно и как всегда, – согласился Горыныч.
– Поцелуй меня, Егор, – попросила Дашка, и я поняла, что сеанс подслушивания пора заканчивать. Все и так ясно как день.
Я резко повернулась и уперлась носом в грудь Дашкиного мужа. Очевидно, он собирался посетить одно из мест за углом коридора и был остановлен тем же самым, чем и я. У Пашки было такое черное лицо, что я испугалась и, еле двигая губами, прошептала:
– Пойдем отсюда, Пашенька…
Он отрицательно покачал головой и решительно двинулся за угол. Честно скажу: я моментально убралась из коридора. Присутствовать при соединении катетов и гипотенузы любовного треугольника мне не хотелось. Я вернулась к своему компьютеру, но работать не могла. Несмотря на то что рыдала и молила о запрограммированном сексе Дашка, руки тряслись почему-то у меня. Ай да Горыныч! Ай да сукин сын! Он, видите ли, занимается только голым неподсахаренным сексом в виде физиологических отправлений! Ну и мерзостное определение придумал, гад! И никаких обязательств перед особями противоположного пола у него нет! Урод! Извращенец! Хуже Михайлушкина, честное слово! Интересно, что он говорил обо мне, когда я, подходя к комнате отдыха, услышала свое имя? Небось тоже убеждал Дашку, что я его не удовлетворила. Негодяй! Кто дал ему право рассказывать о том, что между нами было?!
Я встала со стула и опять вышла в холл, потому что чувствовала: руки у меня уже не трясутся, а чешутся. Если Воронцов прямо сейчас попадется мне на глаза, удушу, чтобы не чесались.
– Надь, ты чего? – спросила меня Анжелка, которая как раз вышла из кабинета Шаманаева с кипой бумаг в руках, и я мысленно поблагодарила судьбу, что ее не было на рабочем месте, когда мы с Пашкой безмолвными статуями замерли перед дверью в комнату отдыха. – Случилось что?
– Не случилось. Так… устала почему-то… – ответила я.
– Ой, Надь! Босс мне только что выдал новый диск с какими-то особо расслабонистыми мелодиями. Хочешь послушать? – и она протянула мне плоскую пластиковую коробочку.
– Давай, – согласилась я, поскольку действительно надо было как-то выходить из взвинченного до предела состояния.
