— Я могу помочь, — неуверенно предложила она.
— Ничего подобного! — отмахнулся Борис. — Мое любимое занятие — столы накрывать и друзей кормить-поить. Жаль, редко сейчас удается. Лесные палы пойдут, так неделями из тайги выходить не будем.
— Зарисовала? — Анатолий потянулся к папке. — Покажи.
— Смотри, — она вынула рисунки, разложила их на столешнице. Затем достала из кармана пакетик с перстнем. — Возьми. А то, боюсь, вдруг потеряю.
Анатолий, не сводя взгляда с рисунков, взял перстень и отложил его в сторону. Борис на другом конце стола принялся нарезать хлеб, колбасу, помидоры, а Анатолий, по-прежнему молча, рассматривал рисунки, возвращаясь то к одному, то к другому.
Наконец глянул на Татьяну.
— Ты — молодчина! — сказал он серьезно. — Я, конечно, догадывался, но чтобы так здорово… — Он покачал головой, накрыл ее ладонь своею, пристально посмотрел в глаза. — Это Бауэр? — он кивнул на портрет.
Татьяна смутилась.
— Не знаю, просто моя фантазия. Представила вдруг человека, который носил этот перстень. Наверно, под влиянием твоего рассказа…
— Что ж, Бауэр вполне мог выглядеть именно так — самонадеянным и надменным человеком, презирающим все окружающее. И по возрасту… У тебя ему лет тридцать или чуть меньше. Скорее всего, столько ему и было, когда потерял перстень.
Она пожала плечами.
— Так получилось!
И усмехнулась про себя: «Ты не догадываешься, насколько прав сейчас!»
Анатолий снова перевел взгляд на рисунки.
— Ты верно подметила: посвященные в Братство, скорее всего, носили перстень на указательном пальце. Вот что значит — интуиция художника! — Анатолий одобрительно улыбнулся. — Кстати, кардинал Ришелье и король Генрих VIII — очень самоуверенные и самолюбивые особы, тоже носили кольца на перстах указующих. Не зря его называют пальцем Сатурна. Конечно, утверждать, что он принадлежал Герману Бауэру, очень смело, но чем черт не шутит! Перстень старинный, полагаю, ему лет четыреста как минимум. Видишь, Федор в этом разбирается лучше меня. Быстро среагировал. Странно, что он сказал об этом. Словно не боялся, что мы его заподозрим. В смысле, что он себя не за того выдает.
— А вдруг просто проговорился нечаянно, от неожиданности?
— На него не похоже. Он ведь суровый дядька, а не сентиментальная барышня, чтобы ахать по поводу каждой находки. Да и не столь уж она замечательная, чтобы впадать в экстаз.
Татьяна взяла в руки перстень.
— Тайное Братство Белого Льва? Никогда о нем не слышала, — и улыбнулась. — Впрочем, как оказалось, я ничего не смыслю в истории.
— Об этом братстве и вправду мало что известно. Вроде основали его в пятнадцатом веке иезуиты, а к началу девятнадцатого века даже упоминания о нем исчезли.
— Хвосты обрубили и затаились, — подал голос Борис. Оказывается, он прислушивался к их разговору.
— Может, и так! Но тема масонов всплывает периодически, а о Братстве Льва — молчок! Ну да бог с ними!
— Ты посмотри, — Татьяна приблизила перстень к глазам, — как четко обозначены складки на морде льва, а грива? Чуть ли не каждый волосок виден. Прекрасная гравировка. И ведь это не литье, щиток с львиной головой припаен к дужке. — Взвесила его на ладони. — Тяжелый и на вид грубоват, но работа на самом деле филигранная.
— Владелец, видно, сильно огорчился, когда его потерял, — усмехнулся Анатолий.
— А может, выбросил?
— Вряд ли! Ведь это не простой перстень, магический. Серебро, изумруд — верная защита против вампиров, оборотней. Такое не выбрасывают…
Он сжал ее руку, заглянул в глаза.
— Спасибо! Я могу оставить рисунки себе?
— Конечно, о чем разговор? — удивилась она. — Для того и старалась.
— Все, закругляйтесь! — Борис вытер руки салфеткой, подошел к ним. Взглянул на портрет. — Серьезный мужчина!
— Серьезнее некуда! — усмехнулся Анатолий и, потянувшись, положил рисунки на полку стеллажа. — Перед сном еще посмотрю.
Затем встал и направился к сейфу, оставил в нем перстень и вернулся к столу. Борис уже разливал вино по кружкам.
— Ну, приступаем, — он потер ладони и поднял кружку. — Анатолий, с тебя тост.
Тот тоже поднял кружку, посмотрел на Татьяну.
— Танюша, я…
Но фраза так и осталась незаконченной.
— Тук, тук, тук, — раздался от входа незнакомый голос.
В проеме палатки возникла женщина. Татьяна сразу узнала ее. Та самая, что разговаривала с Ольгой Львовной. К груди она прижимала большую миску с гречневой кашей, поверх которой стояла еще одна — с тушеным мясом, на руке висел пакет с апельсинами.
— Ева! Ну где ты ходишь? — в один голос воскликнули Борис и Анатолий.
— Бессовестные! Как вы смели начинать без меня!
Женщина подошла к столу, по-хозяйски раздвинула тарелки с колбасой и хлебом, водрузила миски и пакет в центр стола. Говорила она с едва заметным, кажется прибалтийским, акцентом, что придавало ее речи неуловимую прелесть. Впрочем, она и без того была хороша — с огромными голубыми глазами, изящным носиком, роскошной копной русых волос. Правда, рот немного выпадал из общего ансамбля. Губы у нее были тонкими, длинными, с капризными складками в уголках. Но чувствовала она себя, судя по всему, намного увереннее, чем Татьяна. И когда Анатолий представил ее, Ева лишь едва кивнула, удостоив беглым взглядом, и полностью переключилась на мужчин.
Татьяна сидела подавленная. Ева целиком завладела вниманием Анатолия и Бориса. Нет, конечно, они выпили за Татьяну. «За ее вливание в коллектив экспедиции», — как выразился Анатолий. Но Ева в этот момент принялась чистить апельсин, сок брызнул в глаза. Она взвизгнула. И мужчины мигом ринулись ей на помощь. Предлагали салфетки, полотенце, Борис подал стакан с водой. Ева в шутку от них отбивалась, смеялась громко и охотно. Мужчины соболезновали и горестно вздыхали, потому что у нее потекла тушь с ресниц и тоже попала в глаза…
Наконец переполох стих. Анатолий опустился рядом на стул, заботливо спросил:
— Почему не ешь ничего? Устала?
— Не хочется, — прошептала Татьяна. И робко добавила: — Я лучше на улицу выйду. Душно здесь.
— Я с тобой, — с готовностью предложил Анатолий. Прихватив лежавшую на топчане куртку, бросил уже на ходу: — Пируйте без нас. Мы прогуляемся немного с Таней.
— Давай, давай! — махнул рукой Борис, даже не взглянув в их сторону, настолько был поглощен разговором с Евой. Но та вскинула голову, смерила Татьяну долгим и пристальным взглядом. Ничего не сказала, но Татьяна прочитала в ее глазах откровенную неприязнь.
