— Мы должны спешить! Тебя могли услышать, ты наделала столько шума, что…
Коротко вскрикнув, он замолчал. Я обернулась.
В дверях гостиной стояла тетя в ночном чепце и малиновом халате. В одной руке она держала лампу, в другой — старый дядин пистолет. Он был направлен прямо на нас.
— Отойди назад, Люси, подальше от него. А вы, сэр, не двигайтесь. Я выросла в деревне, и у меня есть кое-какие навыки, каких не ожидаешь найти у леди.
Не думаю, что смысл ее угрозы дошел до Фернандо, он и без того окаменел от страха. Я опустилась на стул, не из послушания тете, а потому что ноги больше не держали меня. Меня била крупная дрожь. Дверь была широко распахнута и воздух так холоден, что можно было промерзнуть до костей.
Тетя неторопливо разглядывала нас. Сперва она не узнала Фернандо, а когда узнала, пренеприятнейшим образом усмехнулась и прищурила глаза.
— Я могла бы, и догадаться, — сказала она тихо. — Хорошенькая благодарность за мою любовь и заботу. Если бы я не бодрствовала, беспокоясь о своей несчастной больной племяннице, я не услышала бы ваших неуклюжих приготовлений к побегу. Вы, глупый молодой нахал, что вы думали, что сможете удрать с девушкой и ее деньгами? В любом случае я вернула бы ее, прежде чем вы проехали бы двадцать миль. Вы избавили меня от небольшого путешествия, но все равно вы окажетесь в Ньюгейтской тюрьме. Для таких негодяев существуют законы. Что до тебя, детка…
— Нет, — сказала я слабо. — Это не его вина. Он…
— …сын мелкого торговца из Ливерпуля, — ледяным голосом сказала тетя. — Его настоящее имя Фрэнк Гудбоди, он отблагодарил любившую его мать, которая во всем себе отказывала, чтобы он учился музыке, тем, что сбежал, прихватив остатки ее скромных сбережений, как только подрос. Неужели вы думаете, что я возьму в дом человека, не выяснив всю его подноготную?
Я глядела на Фернандо, не веря своим ушам.
Это было как превращение в волшебной сказке, только на этот раз принц превращался в чудовище. Его мертвенно-бледное лицо и дрожащие губы доказывали правдивость тетиных обвинений. Я недоумевала, как я могла находить его красивым, — его лицо было слабовольным и грубоватым.
Тетя покачивала пистолетом и смеялась над хныкающим Фернандо.
— Мне следовало догадаться, — сказала она со зловещей ухмылкой, напугавшей меня сильнее, чем напугал бы гнев. — Но кто бы мог подумать, Люси, что у тебя такой дурной вкус? Сперва я думала про другого. Тот, по крайней мере, мужчина, а не слизняк. Он бы не скулил, а отобрал у меня пистолет… На колени, маленькая сволочь! Поползай передо мной, как собака, ведь ты не отличаешься от собаки, а потом мы вызовем констеблей.
Я не поняла, кому она это говорит. Да это и не имело значения. Моя любовь умерла, оставив по себе чувство болезненной жадности. Я не могла стоять рядом и безучастно наблюдать. Я не могла видеть, как его увозят в тюрьму, как бы его ни звали. Он не совершил никакого преступления. Моя слабость, мое малодушие толкнули меня на этот шаг.
— Нет — выдавила я. — Отпустите его. Он больше не причинит зла. Я не желаю больше видеть его. Но было бы слишком жестоко отправлять его в то место… Прошу вас, тетя…
— Хм, — произнесла тетя, задумчиво разглядывая меня. — Хорошо, как знаешь. Больше не будет ни нытья, ни жалоб? Ты будешь делать, что тебе говорят?
— Да, все, что угодно. Я так устала… замерзла…
— Прекрасно. — Тетя повернулась к Фернандо — я еще не могла называть его другим именем. — Убирайся. Убирайся из Лондона, если желаешь себе добра. Ты должен быть благодарен, что я не отдала тебя под стражу. Я все еще могу это сделать.
Он даже не взглянул на меня. Через мгновение он был далеко, еще через мгновение дверь зияла пустотой. Тетины глаза обратились на меня с видимым удовольствием.
— А теперь, — сказала она, — разберемся с тобой.
Я больше не могла говорить, мои зубы громко стучали. Я знала, что у меня за болезнь: в прошлом году в Кентербери было несколько случаев тифа. Я была рада. Теперь все двери были закрыты, и у меня был только один выход. Я могла умереть. Тетино лицо расплылось от злобного удовольствия и нависло надо мной, как широкая розовая луна. Остаток сил покинул меня, я почувствовала, что падаю, и потеряла сознание прежде, чем мое тело ударилось о жесткий холодный пол.
Спустя три месяца я стала женой Клэра.
Я все еще была худа и бледна. Самым ужасным было то, что мне обрезали волосы. Меня остригли, потому что длинные волосы истощают тело во время болезни. Теперь на голове у меня была шапка кудрей, как у мальчишки. Клэр сказал, что это неважно, ведь на свадьбе волосы будут прикрыты фатой.
Он подчинил себе всех, включая меня. Я не могла противиться ничьей воле, мельчайшее дуновение могло меня унести куда угодно. Можно сказать, что я вышла замуж за Клэра потому, что он приказал сделать это, так же, как я ела, пила и двигалась, подобно послушной марионетке, следуя любому совету.
Я больше не боялась Клэра. Страх ушел, пока я болела, и вместе с ним исчезли и остальные чувства — любовь, печаль и ненависть, как будто все это принадлежало другой девушке, давно умершей.
Поведение Клэра во время моей болезни покорило бы сердце любой женщины, способной чувствовать. Как только я смогла принимать посетителей, он являлся каждый день. Иногда молча сидел, иногда читал вслух, иногда наигрывал тихие нежные мелодии, успокаивающие мои нервы. Он был хорошим музыкантом, о чем никогда не упоминал раньше, во время моих неумелых выступлений на арфе и пианино. Однажды, когда я уже могла выходить, я услышала его разговор с моей теткой, и он очень подействовал на меня. Тетя сомневалась, когда назначить свадьбу — я, дескать, еще слишком слаба и нездорова, только что перенесла болезнь, может, подождать еще месяц или около того…
— Ни дня, — отрезал Клэр. — Мне не терпится увезти ее из этого пагубного места к тишине, чистому воздуху моих родных вересковых пустошей. Там она обретет, по крайне мере, душевный покой, если не восстановление физических сил. Город ей ненавистен, и при всем моем глубочайшем уважении к вашей преданной заботе, леди Расселл…
— Сделайте одолжение, милорд, будем откровенны, — сказала тетя с усмешкой в голосе.
— Я терпеть не могу эту девчонку, а она меня ненавидит. Самая большая радость для меня — это избавиться от нее. Как только мы с вами окончательно договоримся…
— Мы уже обо всем договорились, — ледяным голосом ответил Клэр. — Больше обсуждать нечего. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моем слове?
— Сомневаться, в таком благородном человеке?
Я прокралась к себе, прежде чем они меня заметили. Тетины интонации подсказали мне нечто, о чем я раньше не догадывалась. Она ненавидела Клэра точно так же, как и меня. Это подняло его в моих глазах. Единственное чувство, владевшее мною в те дни, было угрюмое отвращение к леди Расселл и всему, что с ней связано. Если Клэр заберет меня от нее, из этого ненавистного дома и отвратительного города…
