— Откуда он на вас свалился?
— Я разве не говорил? А ведь не говорил! Его привела Вероника. Они были каким-то образом знакомы раньше. Так что не исключено, что работу ей предложил именно Гюнтер. Чувствуешь, как все поменялось? Считай, Вероника у нас в кармане.
«Жутко правильный» господин Рицке положил глаз не только на «Пилигрим». Еще один театр из Минска, где у Понтера тоже были экономические интересы, должен был присоединиться к ним по дороге.
Декорации, костюмы, реквизит, аппаратуру, которую Оглоблин использовал в постановке, вез небольшой мерседесовский грузовик. Грузовик, так же как и автобус (тоже мерседесовский, с тонированными стеклами и рекламой Берлинского театрального фестиваля на бортах), как уже успел поведать Оглоблин, были собственностью господина Рицке. В этом грузовике ехала и коллекция Кузьмина. Замотавшись с новой должностью рабочего сцены, которую, как оказалось, следовало понимать в очень широком смысле (все, что нужно сделать, не откладывая на потом, начиная с замены перегоревшей лампочки и кончая влажной уборкой зала и его окрестностей!!! — все лежало на рабочем сцены), Сергей чуть не забыл о ящике с картинами. Он простоял в его мастерской до самого последнего дня. Ящик забрасывали уже непосредственно в грузовик. Было раннее утро, и захлебывающиеся звуки, издаваемые двигателем, треск сломанных веток тополей, наверное, перебудили весь квартал тихого спального района, где жил и не хотел пока никуда переезжать Кузьмин.
Бумаги на коллекцию, пролежавшие все это время в папке на ящике, Сергей вручил Оглоблину, как руководителю группы — она же труппа.
Леры в день отъезда дома не было. Она уехала к родителям накануне. А уезжая, поцеловала Кузьмина в щеку (против такого поцелуя он ничего не имел) и сказала:
— Встретимся в Берлине.
Сергей воспринял эти слова как желание Валерии досадить ему напоследок. А зря.
Маршрут движения колонны из двух, а после Минска четырех машин был оговорен заранее. По ходу движения были забронированы места в гостиницах, оплачено и проживание, и питание — спасибо Гюнтер! Туристическая поездка, да и только. Хорошо! Смотри себе в окно, а наскучит — беседуй с приятной соседкой.
Соседкой же Кузьмина была, конечно, Вероника. За неделю знакомства между ними сложились похожие на дружеские отношения. Вероника любила похохмить, обожала розыгрыши, хохотала над всеми анекдотами подряд, которые ей рассказывал Сергей. Она смотрела на него всегда с немаскируемым интересом зелеными с коричневыми крапинками глазами, в которых время от времени загорались яркие звездочки. Значение этих звездочек Кузьмин прекрасно понимал. Но что он мог поделать? Имя — это еще не человек. Он думал о Веронике. Но та Вероника, о которой он думал, была еще далеко.
Думать-то он думал, однако локоточек с подлокотника (их с этой Вероникой общего подлокотника) не убирал. И Вероника делала вид, что ничего такого особенного в том нет, что их обнаженные руки (он в серой с «лейблом» популярной спортивной фирмы футболке, она в красной с глубокими боковыми вырезами маечке, надетой на голое тело — жарко) похожи на руки сиамских близнецов — срослись.
До поры до времени Сергей придерживался нейтральных тем, но потом решил, что пора поговорить о Веронике — той.
— Разве вы были знакомы? — удивилась эта Вероника. — Странно. Она мне ничего не говорила.
— Не то чтобы знакомы… хотелось бы узнать о ней побольше.
— Вот так, значит, — улыбнулась Вероника. — Ну хорошо… Что я могу рассказать? Как актриса она — середнячок. Леди Макбет ей не сыграть. Хотя выстрелить один разок может. Она скорее актриса в жизни, чем на сцене. Что еще? Очень скрытная. Ничего о себе. Но прекрасный слушатель. Настоящий громоотвод. Вываливай на нее все свои несчастья, ни за что тебя не пошлет. Я это не раз замечала: после разговора с ней становится легче. За это одно ее все у нас любили.
— А как она познакомилась с Гюнтером Рицке, не знаешь?
— С Гюнтером! — Вероника подняла левую бровку. — Не знаю. Знаю только то же, что и все: это она привела его к нам.
— Не скрытничай. Вы ведь дружили.
— До определенных пределов — да.
— Ладно… А скажи… У нее кто-нибудь был? — ощущая мгновенную противную слабость, спросил Сергей.
— Муж? Мужа не было. А вот мужчины… Артисты — народ увлекающийся. Хочешь любви — сыграй ее. Главное — это не потерять чувство реальности. А то и в оркестровую яму можно угодить.
— Так был у нее кто-нибудь?
— Был! И есть!
Услышав, что у Вероники есть любовник, Сергей испытал такое чувство, будто заглянул в бездонный провал, провоцирующий сделать роковой шаг. А ведь он был готов получить такой ответ — вот и получил.
— Эко как тебя перекосило, — отметила Вероника. — Еще вопросы будут?
Кузьмин дулся на обеих Вероник всю дорогу до Минска, в который они въехали поздним вечером, измученные дорогой. Горели фонари. В центре машин было мало, прохожих тоже не густо. Ночная жизнь в Минске не популярна.
Они пересекли город и остановились у гостиницы «Спортивная». На оформление ушло минут пятнадцать. Одноместных номеров не было. Только двух- и трехместные. Сергей оказался в одном номере с Оглоблиным. Тот сразу вручил ему ключ и предупредил:
— Я иду к нашим попутчикам-минчанам. Надо обсудить кое-какие детали. Может быть, задержусь на всю ночь. Но на всякий случай не закрывай дверь, чтобы я тебя не будил.
Отужинав в буфете (ресторан был битком), все тут же разбрелись кто куда: кто в бар, кто погулять, кто в казино при гостинице.
— А ты сейчас куда? — спросила Кузьмина Вероника.
Они стояли в холле среди раскидистых пальм в кадках, под голубым плафоном, напоминавшим кусочек неба. Глаза Вероники, зеленые с коричневыми крапинками, смотрели на него так выразительно, с таким ожиданием, что Сергей просто был обязан пригласить ее с собой, даже при условии, что он никуда не шел, а собирался лечь в постель.
— Устал… — сказал Кузьмин. — Пойду лягу.
— Хорошая идея, — похвалила его Вероника. — Последую-ка и я твоему примеру.
Слова Вероники нужно было понимать буквально. Но Сергей не понял. Он поднялся в свой номер, разделся, принял душ и забрался в чистую, широкую постель, рассчитанную скорее на двоих, чем на одного. Душ разогнал сон. Сергей лежал в темноте, спиной к двери, стараясь избавиться от мелькающих перед мысленным взором деревьев, когда дверь тихонечко открылась, тут же закрылась, щелкнул замок, и в номер на цыпочках прокрался Оглоблин.
— Да не сплю я. Можешь не маскироваться, — не поворачиваясь, сказал Кузьмин.
Данила ничего не ответил. Слышался только тихий шелест поспешно отбрасываемой одежды.
