— Не проще ли было бы рассказать мне обо всем?
— Ну и как бы ты поступила?
Хороший вопрос, попробую себе представить… Наверняка мне мешало бы сознание, что каждое слово, произнесенное в моем доме, становится достоянием чужих ушей. Поначалу меня бы это просто раздражало, постепенно выработалась бы аллергия, а затем…
— О'кей, ты прав. — Я допиваю вино.
— Будем считать, мы все выяснили? — Хмурый снисходит до улыбки.
— О нет! Кое-какие объяснения ты мне подкинул, но картина отнюдь не полная.
— Все, что можно было, я сказал. Если ты чего-то не услышала, значит, я этого сказать не мог. Даже тебе. Прими это как неизбежный факт.
— И покорно склонить голову? Не дождешься! Нюхом чую тайную миссию.
— Начинаешь по новой?
— Ведь я могла бы тебе помочь.
— Ты ловко организовала появление команды «Юстиция» — шляпу долой! Но одна промашка все же вкралась — Круз Гвард. Угроза нависла не только над твоей жизнью, но и над жизнью Эллы. Не хочется считать, сколько дней я не видел дочку, но можешь мне верить: я очень по ней стосковался. К чему было поднимать эту шумиху, чего ты добилась?
— Истинный «Ю» знает, что он не одинок.
— А как ему выйти на тебя? Дать объявление в газете?
— В этом нет необходимости. «Ю» — кто-то из моего окружения. Я не знаю его имени, но это ведь и неважно. Пусть хранит свое инкогнито, я не стану его выслеживать. Читал в газетах его очередное обращение?
Отхлебнув глоток сока, Хмурый кивает.
— Как по-твоему, он действительно преподнесет нам сенсацию?
— Раз обещал, так и сделает, — улыбается Даниэль. — При условии, что это обещание исходит от него.
— Откуда же он раздобудет фотографии людей, подвергшихся пластической операции?
— Думаю, он собирал их исподволь, постепенно. Работа, конечно, кропотливая. В некоторых новомодных клиниках введена компьютерная регистрация пациентов. Какое-то время там хранятся все данные на каждого больного, включая фотоматериалы поэтапного изменения внешности.
— Вряд ли, — с сомнением качаю я головой. — Уверена, в какую больницу ни сунься, не найдешь и следов госпитализации преступников.
— Здесь ты права. С момента появления публикации люди, заинтересованные в сохранении тайны, наверняка успели стереть из электронной памяти всю компрометирующую информацию, а в других лечебных заведениях уничтожили истории болезни.
— Тогда зачем Юстиции понадобилось заранее раскрывать свои карты?
Двумя пальцами Даниэль подцепляет с края пепельницы мою сигарету и подносит к губам. Чуть скривясь, выпускает дым и неожиданно смеется.
— Как это — зачем? Обнародует информацию со всеми фотоматериалами и тем самым даст улики полиции. Разошлет свои сенсационные разоблачения в редакции газет, телекомпании, облепит улицы листовками, как в свое время сделали вы. Полиция поначалу окажется в дурацком положении, люди будут смеяться над ее бездействием, но затем механизм сработает. Укрывающихся от возмездия преступников станут опознавать прохожие на улицах, соседи по дому, а то и близкие родственники. В полиции телефоны будут трещать с утра до вечера, а наше дело — реагируй на звонки. Получили сигнал, что разыскиваемый преступник обретается там-то и там-то, извольте брать тепленьким. Защелкнул наручники — и дело в шляпе. Лицо изменить можно, отпечатки пальцев — нельзя.
— Похоже, ты симпатизируешь этому народному мстителю.
Лицо Даниэля тотчас делается серьезным.
— Не совсем так… Просто я пришел к определенному выводу. Борьба между преступниками и сыщиками в наши дни начисто утратила спортивный характер. Прежде Полицейский считался лицом священным и неприкасаемым, теперь его можно ухлопать как простого смертного. Когда мы охотимся за преступником, каждый наш шаг моментально становится известным ему, ведь что ни день приходится составлять десятки рапортов, донесений, докладных записок. Не хочу сейчас касаться вопроса об утечке служебной информации, это особая статья… Суть же заключается в том, что преследуемая дичь легко превращается в охотника. Стоит бандитам уложить одного-двух из наших, и готово дело: третий уже ни под каким видом не пойдет на столь явное самоубийство. Храбрые подвержены смерти точно так же, как трусы. Достаточно вспомнить события в Италии. Стоило кому-то в открытую выступить против мафии — будь то прокурор, судья, журналист или карабинер, — и тотчас следовала кровавая расплата. Нет улик — нет и преступника. Выход один: перенять их методы — уйти в подполье, действовать скрытно. С точки зрения целей Юстицию не назовешь преступником, ну а что касается метода… Иной раз это единственно возможное решение. Скажем, от того, что ты прикончила маньяка, ты ведь не стала убийцей?
— Не знаю, может, я все же убийца…
— Неужели у тебя есть какие-то сомнения на этот счет? — искренне изумляется Беллок.
— Я проехала по нему колесом. Правда, у меня не было другого выхода, но это слабое утешение.
— Надеюсь, тебя не введут в комиссию, которой надлежит решать вопрос о целесообразности смертной казни.
— Ты меня неверно понял, Беллок. Когда Юстиция или палач лишают кого-то жизни, это другое дело. Мои нравственные сомнения вызваны тем, что в данном случае исполнителем смертного приговора выступила я.
Даниэль с облегчением вздыхает.
— В следующий раз это чувство уже не возникнет.
— Не пугай!
— Теперь, когда я ответил на все твои вопросы, что у нас на очереди?
Мой взгляд яснее ясного дает понять: напрасно он о себе так хорошо думает. Но взглядами Хмурого не проймешь, и я продолжаю допрос:
— Если принять твои объяснения, то остается невыясненным всего лишь один вопрос: что будет с нами? Неужели нам не надоест дрессировать и укрощать друг друга?
Хмурый шпарит из Экзюпери как по писаному:
— «Надо запастись терпением. Сперва сядь вон там, поодаль, на траву. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе…»
— Здорово, — с одобрением киваю я.
— Значит, согласна?
— Не совсем. Звучит так, словно ты диктуешь мне условия.
Даниэль делает пренебрежительный жест, очевидно давая понять, что я начисто лишена чувства стиля. Я допиваю остатки вина.
Пока мы с Хмурым переливали из пустого в порожнее, «народные мстители» действовали. Листовками усеяны тротуары и мостовые, белые прямоугольники лепятся к ветровым стеклам машин, торчат из почтовых ящиков, порхают в воздухе. Бред какой-то, думаю я, подбирая один из листков. Это вам не ксерокопия, а типографский экземпляр.
