– Я искал тебя, – сказал Кирилл. – У тебя все в порядке?
– Как обычно. Почему ты хотел меня видеть?
– А зачем ты вернулась?
Женщина рассмеялась, и Кирилл вдруг смутился, поняв, что его вопрос прозвучал неуместно и слишком по-детски. Она молча осматривала кабинет, а Кирилл не решался что-либо сказать, чтобы вновь не оказаться в неловком положении.
– Ты теперь живешь в квартире Германа? Ну, соберись, а то я чувствую себя злой мачехой из сказки, которая наводит ужас на пасынка одним лишь взглядом.
– Да, живу, – ответил Кирилл и усмехнулся: – Я уже забыл, что ты вовсе не злая, а просто очень красивая.
– Все так же не умеешь делать комплименты.
– Ошибаешься, мое мастерство значительно возросло.
Брови женщины с удивлением взметнулись вверх, так как она уловила в словах Кирилла некоторую самонадеянность, которую вовсе не предполагала обнаружить. Впрочем, выражение его лица было приветливым и радушным, поэтому неприятное ощущение быстро исчезло. Кирилл уже не казался надменным, и она расслабленно повела плечами и улыбнулась:
– Ты и сам вырос.
– О! – Кирилл указал рукой на диван, предлагая ей присесть. – Мы с тобой почти ровесники. Три года разницы – это не так уж и много. Следовательно, не веди себя со мной как старшая сестра или более взрослая подруга. Где ты остановилась?
– У подруги.
– Если хочешь, можешь вернуться в квартиру отца, – сказал Кирилл, заранее зная, что она отклонит это предложение.
– Я ненадолго в Москве, – ответила женщина и изящным жестом подхватила со спинки кресла свой пиджак. – Но мне хотелось бы забрать некоторые вещи, если, конечно, ты от них не избавился. – Она лукаво посмотрела ему в глаза.
Кирилл нахмурился, уловив в ее поведении некоторую необычность. Ранее, будучи женой отца, Вероника не замечала его, что было естественно. Было бы глупо, если бы мачеха принялась обольщать юного сына своего немолодого мужа. Нет, Вероника вела себя крайне сдержанно. Кирилл вообще с трудом мог вспомнить, о чем они разговаривали во время их редких встреч и какое впечатление она на него производила. Сейчас все было иначе. Разумеется, мачеха не вывела вперед тяжелую артиллерию, пытаясь соблазнить Кирилла, даже не предприняла попытки хоть как-то показать, что симпатизирует ему уже как мужчине, а не как члену семьи. И все же он ощущал ее интерес к своей особе, только не мог понять, как его следует интерпретировать.
За последние пятнадцать минут вектор желаний Кирилла изменил направление, отклонившись от прежнего увлечения в другую сторону. Он даже не осознал, что это случилось. Еще недавно его мысли занимала Анна Романова, а теперь перед ним стояла ее копия, только более совершенная и, что немаловажно, абсолютно свободная. Кирилл не понял, что именно изменилось в его душе, внешне это никак на нем не отразилось, и тем не менее едва заметный огонек его чувств к Анне, который он безнадежно поддерживал в себе, начал медленно угасать.
– Все твои вещи на месте, – заверил он мачеху. – Желаешь забрать их прямо сейчас?
– Пожалуй. Составишь компанию? Мне не очень хочется быть одной в квартире, где Герман…
Она запнулась на полуслове и, прикусив нижнюю губу, опустила голову.
– Буду рад тебя сопровождать. – Кирилл обнял ее за плечи и удивился тому, что сделал это без всякого смущения, с мальчишечьей наглостью. – Может, позже пообедаем вместе?
Женщина задумалась на мгновение и согласилась.
– Замечательно, – просиял Кирилл. – Если позволишь, у меня есть предложение, на которое хотелось бы получить твое согласие.
Она рассмеялась и похлопала его по плечу:
– Кира, дорогой, не кажется ли тебя, что мы слишком мало знакомы для этого? – Она направилась к двери. – Идем, Казанова.
– Но я не это имел в виду… О боже! За кого ты меня принимаешь?!
– За мужчину, который пытается приукрасить свои достоинства перед красивой женщиной, – без тени улыбки ответила она и вновь засмеялась под неодобрительным взглядом Марии Дмитриевны, заглянувшей в кабинет, чтобы спросить, какие напитки им подать.
В лифте женщина повернулась к Кириллу и сказала:
– Я здесь впервые после того, как умер Герман. Очень странное ощущение, даже не могу описать…
– Воспоминания. Мне тоже было сложно находиться здесь, потом все прошло. Время лечит.
– Сомневаюсь, – ответила она, и Кириллу показалось, что в эту минуту она думает не о его отце, а о ком-то другом.
* * *– Тетя Фира, когда ты с мамой разговаривала в последний раз?
– Говори прямо: что конкретно ты желаешь узнать?
– Когда она приедет, – ответила Женя. – Мы давно не виделись.
– Соскучилась? – Тетя Фира смягчилась, уловив в ее тоне грусть.
Родители Жени хотя и состояли в браке, но жили отдельно. Похоже, их обоих устраивало подобное положение. Оба занимались любимым делом: папа тренировал сборную и часто бывал в разъездах, мама все еще руководила спортивной школой в Сочи, которую она отказалась покидать после того, как отцу Жени предложили работу в Москве. Встречались родители не более четырех раз в год, но каждый раз создавалось впечатление, будто у них начинается медовый месяц, настолько супруги были рады обществу друг друга. В такие моменты Женя предпочитала уезжать куда-нибудь, потому что ее раздражала приторная ласковость, с которой вели себя ее родители. Она мысленно прикинула, как скоро наступит время очередного «месяца любви», поэтому и поинтересовалась у Фиры, известна ли ей точная дата приезда матери, чтобы вовремя улететь куда-нибудь подальше.
– Когда вернется из Уфы Валера, тогда и мать твоя приедет.
– Хорошо, – кивнула Женя, думая о том, в какую бы страну ей податься беженцем.
– А куда ушла наша девочка? – спросила тетя Фира.
– Встреча у нее, – уклончиво ответила Женя и полезла пальцем в банку с вареньем.
– Ложку возьми! – замахнулась на нее полотенцем тетя Фира. – Волнуюсь я.
– Микробов боишься? – пошутила Женя, однако поняла, что та имеет в виду. – Не стоит.
– Стержня в ней нет. Мягкая она, легко поддается жалости. Оттого и влиять на нее может каждый, кто нащупает эту ее слабость.
– Я бы на твоем месте не делала поспешных выводов. Поверь мне, такого сильного человека редко можно встретить.
Фире понравилось, что Женя принялась защищать подругу, но также она удивилась ее нежеланию замечать очевидное.
От входной двери послышался шум. Улыбнувшись вошедшей в комнату женщине, о которой только что велась беседа, тетя Фира почтительно наклонила голову и, сославшись на плохое самочувствие, удалилась в свою комнату, чтобы в уединении ощутить нежность, которая редко присутствовала въяве в их отношениях с Женей. Фира обожала эту острую на язык и чересчур пылкую девицу, но больше всего Фира ценила в Жене отзывчивость и доброту. Эти два ценных качества очень редко встречаются в нынешней жизни. Люди, считала Фира, слишком зациклились на самих себе, прекратили обращаться к извечным ценностям, находя их устаревшими, а потому – излишними. Они отдалились от других людей, закрылись от всего мира непроницаемым панцирем, превратились в одиноких созданий, боящихся протянуть руку тому, кто просит их о помощи. Женя, к счастью, не утратила способности к любви и поддержке других. Правда, делала она это в присущей ей манере: слишком напористо и самозабвенно. Но, по мнению Фиры, лучше было иметь такую открытую и жадную душу, как у Жени, чем жить с половиной души и сердца.
