— Нет,— твердо произнес Чарльз Маннеринг.— Это исключено. Моя дорогая, ты сама училась в университете. Ты знаешь царящие там порядки. Конечно, если бы я был свободен, все было бы иначе.
Заговорила женщина. Обычно громкий, звонкий голос Ребекки звучал сейчас тихо.
— Но, Чарльз, если Десима...
— Десима ничего не знает, у нее нет даже подозрений.
— Тогда зачем она пригласила сюда эту девушку?
— Рэйчел — подсадная утка, способная отвлечь внимание от Десимы.
— Но если она все же подозревает...
— Моя дорогая, Десима полностью поглощена собой, это ее обычное состояние. Думаешь, у нее есть время на подозрения?
— Чарльз...
Тишину нарушил звук быстрого вдоха, за которым последовал сдавленный стон; через несколько секунд Рэйчел услышала тихий усталый вздох. Рэйчел отступила на шаг назад. Ноги плохо слушались девушку, она словно только что излечилась от долгого паралича; мысли лихорадочно вращались в мозгу. Первой, непосредственной реакцией Рэйчел было желание не оказаться застигнутой в холле; в любом случае, что бы ни происходило там, они не должны догадываться, что она слышала слова Чарльза о его возможной «свободе» и неведении Десимы, которую он упоминал с небрежным презрением в голосе. Она должна спрятаться. Ей необходимо все обдумать. Мозг плохо подчинялся Рэйчел, она поняла лишь то, что Чарльзу нет дела до поведения жены и он, боясь потерять Ребекку, не предпримет ничего такого, что может заставить Дэниэла увезти сестру из Рошвена. Она открыла дверь гостиной, где вечером беседовала с Роханом, и вошла в комнату. Какая-то тень передвинулась по коврику перед камином. Рэйчел вздрогнула, подавила испуганный вскрик; сквозняк заставил поленья вспыхнуть ярче, отсвет огня позволил девушке разглядеть вытянувшегося в дремоте перед камином и разбуженного ею сенбернара. Он глухо зарычал.
— Все в порядке, Джордж,— прошептала она.— Это всего лишь я.
Рычание не смолкло, но теперь пес замахал хвостом. Отблески пламени играли в его глазах, придавая взгляду свирепость. Рэйчел опустилась в кресло. Джордж наконец успокоился, по-прежнему наблюдая за девушкой; они смотрели друг на друга. Чуть поодаль за собакой стоял письменный стол с гладкой полированной поверхностью; на нем темнело обтянутое красной кожей пресс-папье; миниатюрный календарь указывал дату, истекшую три дня назад, стеклянный груз для бумаг причудливо преломлял лучи света.
Рэйчел встала, в волнении подошла к столу и перевернула листки календаря. Сейчас начиналась суббота, двенадцатый день сентября. Сегодня в восемь вечера состоится торжественный обед в честь совершеннолетия Десимы; потом часы пробьют полночь, возвестив о начале двадцать первого дня рождения хозяйки Рошвена. Если с девушкой что-то должно случиться, то это произойдет в течение ближайших двадцати четырех часов. Она поставила календарь на место и еще раз посмотрела на стол. Там чего-то явно не хватало. Поверхность его выглядела не так, как прежде. Она вспомнила свою беседу с Роханом, состоявшуюся здесь несколько часов тому назад; восстановив в памяти ту сцену, она снова бросила взгляд на пустую гладкую поверхность стола. Белый нож из слоновой кости для разрезания бумаги исчез.
В животе девушки образовалась пустота; руки мгновенно вспотели. Успокойся, сказала она себе. Не торопись с выводами. Вероятно, Рохан машинально переложил его куда-то после ее ухода. Она снова вспомнила их разговор, прокрутив его в памяти, точно фильм. Нож лежал на столе возле стеклянного груза; Рохан взял его и недолго подержал в руках. Она отчетливо помнила, как он положил его обратно на стол. Она посмотрела по сторонам, проверила облицовку камина, даже подошла к дивану, стоявшему у дальнего окна. Остановившись, чтобы разглядеть антикварные безделушки, хранившиеся в маленьком шкафчике, Рэйчел внезапно почувствовала, что она в комнате не одна. Девушка резко обернулась, бессознательно зажав рот ладонью. Рэйчел увидела темную фигуру.
— Ты что-то ищешь, Рэйчел? — невозмутимым тоном спросил от порога Дэниэл.
Он вошел в комнату, бесшумно касаясь ногами мягкого ковра, и закрыл за собой дверь. Пес зашевелил хвостом, приветствуя Дэниэла, который не обратил на него внимания.
— Что ты здесь делаешь в такой час?
Его голос прозвучал вежливо, но в нем явно присутствовал жесткие ноты. Рэйчел внезапно ощутила силу, исходившую о Дэниэла, почувствовала его способность управлять ситуацией.
— Я не могла заснуть.
Пальцы девушки бессознательно стянули края халаа.
— Я спустилась вниз за книгой, которую, как мне казалось оставила тут.
— Понимаю,— сказал Дэниэл; Рэйчел знала, что он не верит ей. — Ты нашла ее?
— Нет. Нет, я...
— Как она называется?
Возникла короткая напряженная пауза. Охваченная паник Рэйчел была не в состоянии вспомнить хоть одно название.
— Просто какой-то роман,— пробормотала она.— Не помню названия. Он был в темно-зеленой обложке с черными буквами.
— Я помогу тебе искать его.
— Нет, спасибо… Я даже не уверена, что оставила его здесь.
Самообладание покинуло ее так быстро, что Рэйчел чувствовала: в любой миг она может броситься прочь из комнаты, если он продолжит задавать вопросы о книге. Ее охватила эмоциональная клаустрофобия; она начала приближаться к двери, но Дэниэл, сделав три стремительных шага, оказался там раньше ее. Она остановилась.
— В чем дело? — спросил он.— У тебя взволнованный вид. Что случилось?
Рэйчел, не смея признаться ему в том, что она подслушивала разговор между Чарльзом и Ребеккой, произнесла первое, что пришло ей на ум.
— А ты что здесь делаешь? — спросила она.— Почему еще не лег спать?
— Я никогда не ложусь раньше полуночи— сухо ответил он.— Я читал в библиотеке, а когда собрался подняться к себе, услышал шорох, донесшийся из этой комнаты.
К своему ужасу, она обнаружила, что ей нечего сказать. Рэйчел ощутила, что краска залила ее шею и подступила к лицу; все прошлое смущение девушки словно сконцентрировалось в одно длинное мгновение растерянности и робости. Бронзовая ручка двери холодила ее горячую ладонь. Она попыталась повернуть ручку, но Дэниэл положил свою руку сверху и остановил Рэйчел.
— Я хочу поговорить с тобой.
Это не было спектаклем, разыгранным для Десимы, которая находилась наверху, за запертой дверью. Даже если днем в рубке его отношение к ней могло оказаться лицемерием, то сейчас, в гостиной, отделенной дверью от всего остального мира, возле догорающих в камине дров, возможность игры на публику исключалась.
