Плам задернула шторы, за которыми скрылось усеянное звездами небо Нью-Йорка, и отправилась в постель. Она решила лечь пораньше, не дожидаясь Бриза, он знакомился с последними работами Дика Смита и предупредил, что вернется поздно.
Она проспала недолго. Часов в одиннадцать она проснулась, охваченная предчувствием беды. Ее била дрожь, во рту пересохло так, что язык не шевелился. Она лежала в темноте роскошной гостиничной спальни, пытаясь уловить хоть малейший звук, но слышала только громкие удары собственного сердца. Из-за приоткрытой двери в холл послышался слабый шорох. Замирая от страха, она дотянулась и включила ночник, ожидая, что вот-вот из темноты к ней метнется невидимая рука и стиснет ее мертвой хваткой.
Комната наполнилась мягким светом. Плам окинула взглядом вазы с белыми благоухающими нарциссами, мебель в стиле английского барокко, солидно разместившуюся на темно-зеленом ковре, охотничьи эстампы, аккуратно развешанные по стенам. В комнате не было никого. И тем не менее Плам ощущала чье-то тяжелое, угрожающее присутствие, словно кто-то притаился и ждал, когда она снова заснет, чтобы с куском провода в руках неслышно шагнуть к ней из… гостиной? Ванной? Небольшого холла?
Плам, дрожа, выскользнула из постели, непослушными шагами закрыла на замок смежную дверь в гостиную, затем, стараясь двигаться неслышно, пробралась в холл и проверила входную дверь. Бронзовая цепочка на месте. Причин для тревоги не было.
Но в памяти неожиданно всплыли все виденные ею фильмы ужасов, в которых герои бездумно запираются в номере, где уже прячется убийца. К горлу подступила тошнота.
Бросившись в спальню, она упала на кровать, схватила телефон, выронила и вновь подхватила его, набрала номер портье, но, передумав, позвонила в службу доставки еды в номера, где никто не подходил к телефону. Она бы выглядела идиоткой, если бы затребовала к себе гостиничного детектива по той причине, что ей приснился страшный сон. Трубку наконец взяли, и она сдавленным голосом попросила принести горячего молока с медом — и быстро. Потом она попросит официанта проверить, нет ли кого-нибудь в ванной или в шкафах.
К тому времени, когда появился официант, Плам уже успокоилась, убедив себя в том, что впадает в панику без всяких на то причин. Но, несмотря на горячее молоко и заверения официанта в том, что система безопасности в их отеле лучшая в мире, заснуть она не могла и лежала в темноте с открытыми глазами, все еще одолеваемая дурным предчувствием. Она опять включила свет и взяла в руки роман. Но сцены безмятежной сельской жизни не отвлекали ее от нехороших мыслей, а мозг отказывался воспринимать печатное слово. В конце концов навалилась тяжелая дремота. Книга медленно свалилась ей на грудь…
Плам очнулась, как от толчка, и опять задрожала, услышав легкое постукивание в дверь. Или это только ей кажется? Во рту опять пересохло, стало трудно дышать. Ребра, казалось, были стиснуты железными тисками.
Снова послышался стук, а затем…
— Плам, с тобой все в порядке?
Она же заперлась так, что Бриз не может попасть в номер!
Услышав его голос, она облегченно вздохнула и бросилась открывать дверь.
Пятница, 3 января 1992 года
В этот зимний день, такой погожий и яркий, город напомнил Плам его изображения на обложках «Нью-йоркера». Она направлялась в центр, на ленч с Лео.
Выйдя из такси на Западном Бродвее, она моментально почувствовала легкий морозец и поспешила к знакомому теплу с запахами вкусной пищи и веселым гомоном голосов. «Одеон» был типичным французским рестораном тридцатых годов. Здесь можно заказать изысканный обед из шести блюд с марочным «Крюгом» и паштетом, только что доставленным из Страсбурга, или часами сидеть за одинокой чашкой кофе, листая иностранные газеты и журналы, предоставляемые заведением. Одно время его оккупировал исключительно высший свет, но затем мода прошла, и сюда вернулись прежние завсегдатаи: писатели, художники, чиновники с Уолл-стрит.
Лео ждал ее в баре, оформленном в стиле тридцатых годов. Он был в мятой шелковой рубахе от «Торнбулл энд Ассер» и летной куртке из грубой красновато-коричневой замши от Джозефа, по которой давно не проходились щеткой, так же как и по его замшевым с подпалинами сапогам для игры в поло. Дорогая одежда на Лео всегда выглядела так, словно ее приобрели в магазине подержанных вещей.
Он оглядел твидовую шляпу Плам, ее мини-юбку из светло-зеленого твида и длинный твидовый жакет.
— Прекрасная блуза, — сказал он, коснувшись кремовой шелковой манжеты, выглядывавшей из рукава. — Я в восторге от лиловых ажурных колготок и бордовых сапог. Ты выглядишь прямо как Твигги, дорогая!
— Об этом остается только мечтать. Лео поднял бокал с коктейлем.
— За наши мечты. Такой великолепный мартини я пил только в «Большом яблоке».
— Я выпью лимонного сока. И о чем ты мечтаешь, Лео?
— О том же, о чем мечтает всякий архитектор. — Архитектор по образованию, Лео работал в этой сфере до 1987 года, когда начался всеобщий спад. — Построить свой собственный дом в каком-нибудь экзотическом местечке в лесу над водопадом. Мне нужно что-то вроде водопада Франка Ллойда Райта… — Он вдруг схватил руку Плам и уставился на бриллиант… — От куда это?
— Из «Вулвортса».
— Ты должна мне сообщить, какое именно из его отделений располагает такими. — Лео заказал натуральный лимонный сок для Плам и добавил:
— Жаль, что не пришлось побывать у Клео Бригстолл позапрошлым вечером. Говорят, что у нее потрясающие апартаменты где-то недалеко отсюда. Хотелось бы снять их для журнала.
— Не думаю, что эта идея понравилась бы ей, — заметила Плам. — У нее слишком высокое положение в «Морган Гренфелл», которое дает ей больше миллиона долларов в год и не позволяет высовываться.
— Прекрасно, когда есть возможность выбирать! — После того как их усадили у окна, Лео принялся изучать меню. — Дикий лосось. Значит ли это, что он грубый, или только то, что не был выращен на рыбной ферме? Как насчет устриц для начала?
Лео жил на широкую ногу и постоянно испытывал нужду в деньгах. Он утверждал, что зарабатывает немного, но Плам замечала, что Лео часто и шикарно путешествует, позволяет себе массу развлечений и знаком с кучей шикарных девиц. Она редко видела его с одной и той же дважды. Бриз считал его одним из тех, кто никогда не подвернет ногу, бросившись вперед, чтобы оплатить счет. Однако Лео великолепно разбирался в том, что происходит в мире искусства, и к тому же был занятным и веселым собеседником.
Он уже слышал о том, что Плам объявила голландский натюрморт Сюзанны подделкой и вознамерилась доказать это, хотя размер ее ставки в споре с Виктором был явно преувеличен.
