Хотя его руки так и тянулись к ней, но он поборол желание прикоснуться к ее влажному телу.
Энергично подтянувшись, Тесс вылезла из воды, тщательно растерлась полотенцем и, укутавшись в зеленый восточный халат, направилась к дому.
— Мисс Алкотт, мне хотелось бы поговорить с вами.
— Чтобы вновь оскорбить меня? — Она не пыталась даже скрыть своей неприязни.
Он улыбнулся. Это был один из ее самых коварных приемов: она могла заставить его улыбнуться, даже когда он злился на нее.
— Я хочу извиниться перед вами.
Явно озадаченная, Тесс подняла глаза к небу, а потом уж обратила свой взор на него. Она считала, что гордость не позволит ему признать свою вину. Вообще-то его извинения были ей ни к чему.
— С вами все в порядке? Мне кажется, вы перегрелись на солнце, Мэнсфилд. Сами не знаете, что говорите. Вам лучше укрыться в тени. Пойдите в дом, иначе галлюцинации усилятся, — сказала она и решительно обошла его, но Люк твердо решил не начинать ссору. Он мягко взял ее за руку и попросил:
— Не вырывайтесь, Тесс, пожалуйста. Я сильнее вас, поэтому даже и не думайте уйти от меня. Я хочу извиниться, и вы должны выслушать меня. Уделите мне минуту вашего внимания, большего я не прошу.
Тесс обреченно вздохнула.
— Ладно. Давайте покончим с этим, только побыстрее. Итак, я слушаю вас.
Может, ей и не стоило так высокомерно вести себя, поскольку Люк вообще не привык извиняться перед кем-либо, но она об этом и не думала.
Он же, будто внезапно вспомнив что-то, торопливо выпустил руку Тесс.
— Простите, что применил к вам физическую силу. Поверьте, насилие не в моем характере, — начал он, заставляя себя говорить неторопливо. — Мне не следовало обращаться с вами так грубо, мне не следовало даже думать, не то что говорить вам все эти ужасные вещи. Я обвинил вас в том, что вы мошенница и продаете себя. Но я также продаю себя, чтобы выиграть начатое дело. А потому я приношу свои извинения за все те оскорбления и гадости, которые наговорил вам вчера вечером и сегодня утром.
— Вы уже закончили? — спросила его Тесс бесцветным голосом.
Все благие намерения мгновенно улетучились из головы Люка.
— Вы самая сумасбродная женщина из всех, что я когда-либо встречал. Неужели ваша, простите, профессия настолько испортила вас, что вы не можете просто выслушать меня и принять искренние извинения?
— Это свободная страна, Мэнсфилд. Я могу принять, могу не принять. У меня есть право выбора. Но мне не нравится ваша тактика запугивания, не нравятся ваши грязные мысли и не нравитесь вы сами. А теперь простите, мне надо переодеться, меня ждут.
— Переодеться? Так сказать, сменить костюм и амплуа, да? Великолепная мысль! — Люк явно нарывался на скандал, забыв, что не получил прощения еще за предыдущую грубость. — Какую роль вы намерены играть теперь? Брошенной беспризорной девочки? Несчастной сиротки? Или Лукреции Борджиа?
— Я воровка, но не убийца, Мэнсфилд!
— И гордитесь этим?
— Да, горжусь! — выкрикнула Тесс. Ее глаза сверкали. — Почему бы мне не гордиться тем, что я выполняю трудную работу и делаю это хорошо?
— Вам даже знакомы такие понятия, как мораль и этика? — спросил с издевкой Люк.
— Сейчас отвечу, только переведу дух. — Тесс подбоченилась и посмотрела ему прямо в глаза. — Мне-то они известны, а вот вам? Вы знаете, что в основе благополучия всей этой страны лежит самый бессовестный грабеж? Сначала мы украли земли у индейцев, затем принялись обворовывать друг друга. Каждое семейное состояние в этой стране нажито или пиратством, или контрабандной продажей спиртного, или финансовыми махинациями. Посмотрите на ваше собственное аристократическое гнездо. Состояние Мэнсфилдов в действительности было сколочено на краже. Не забыли, как ваш прославленный прапрадедушка украл у своих акционеров целую железную дорогу, а? Ну, что скажете?
— Это называется умышленным извращением фактов.
— Чушь! — раздраженно заявила Тесс. — Он захотел управлять железной дорогой по своему усмотрению, но акционеры не поддержали его, и тогда он просто украл у них компанию. Ваш знаменитый дедуля скупал компанию за компанией, а их бывшие владельцы кончали свои жизни самоубийством. Это было в 1929 году. Брат вашего деда был весьма преуспевающим бутлегером и тоже сколотил себе капитал. А знаете ли вы, чем занимается половина компаний Мэнсфилдов?
— Семейным бизнесом занимается мой брат Джошуа… — начал было Люк, но Тесс его не дослушала.
— А, понятно! Вы держите ручки чистенькими, подальше от добытого нечестным путем состояния. Ну что же, весьма и весьма благоразумно. А не вы ли защищаете обожаемого всеми миллионера Джесса Валлингхема, который оказался причастным к омерзительному делу о вымогательстве?
— Конечно, ведь я его адвокат. Но Валлингхем к тому же друг моего отца, и он невиновен. Я возмущен…
— И каков же ваш гонорар в этом деле, которое не сходит с первых полос газет? Двести долларов в час, триста?
— Четыреста, — буркнул Люк.
— Не сомневаюсь, что, пока бедный Джесс томится на нарах, вы утешаете его молодую красивую женушку.
— Я видел Глорию Валлингхем лишь два раза, да и то мельком! — возмущенно бросил Люк.
— А как насчет той маленькой интрижки с Линдой Колье, о которой трещали все газеты?
— Черт возьми, вы знаете и о Линде?
— Каждый читает газеты, а я обожаю светские сплетни. И что, Линда действительно так хороша, как об этом пишут газеты?
— Лучше, — рявкнул Люк.
— Забавно! Однако одного я не понимаю, как этой великанше Марии Франклин все же удалось оттеснить вертлявую мисс Колье?
Люк не мог больше сдерживаться. Его образ, нарисованный Тесс, был настолько нелеп, что он расхохотался. Потом вдруг внезапно смолк и пристально посмотрел ей в глаза.
— Минутку, минутку, — выдохнул он. — Кто здесь кому задает вопросы?
Тесс весело улыбнулась, и он с удивлением обнаружил, что это ему даже приятно.
— Я снимаю шляпу перед вами, мисс Алкотт. Вы очень наблюдательны, и у вас острый язычок.
— Не только у меня, — тихо произнесла Тесс, — не скромничайте. Извините, мне пора.
На этот раз у него хватило здравого смысла — он не стал преграждать ей путь, и она беспрепятственно направилась к дому. Люк с улыбкой проводил ее взглядом, любуясь ее телом. Она была чертовски сексуальна, вызывающе смела и прекрасна!
Он отправился в свой офис, который находился рядом с Рокфеллеровским центром. По дороге он то ругал себя, то мечтательно вспоминал ее сладостный поцелуй, то обеспокоенно размышлял о том, что сталось с его феноменальным самоконтролем, с его хваленым здравомыслием и куда подевался «крепостной ров со свирепыми крокодилами», которым он окружил себя когда-то.
