Отказаться от приглашения было невежливо, и они направились к дому.
– Это мистер Уитт, – представил Сомс своего спутника. – У него с собой кое-какие бумаги, которые вам нужно подписать… Вы же знаете, что за народ эти адвокаты: вечно с бумагами. Это простая формальность. Одна минута – и можете возвращаться к гостям.
– Что за бумаги, отец? – спросил Льюис, как только они оказались в кабинете Сомса, просторном, обшитом дубовыми панелями помещении, заставленном книгами, от которых еще пахло типографской краской, и украшенном (весьма странный выбор для священнослужителя, подумала Лили) гравюрами со сценами охоты.
– Простая формальность, – повторил Сомс. – Переуступка прав на приданое.
– Приданое? – Лили едва не рассмеялась. – Но у меня ничего нет.
– Ну.., не то чтобы совсем ничего, – Сомс вкрадчиво улыбнулся. – Да, я знаю, говорить почти что не о чем, но мистер Уитт рекомендует нам все дела, даже мелкие, держать в порядке.
Лили бросила взгляд на тощего, как спичка, стряпчего в седом парике, который в эту минуту как раз раскладывал бумаги на письменном столе Сомса. Она всегда была уверена, что муж приобретает все права на имущество жены в момент бракосочетания и что никаких особых документов для этого не требуется. Должно быть, мистер Уитт – настоящий крючкотвор. Взяв у него из рук перо, она написала на бумаге свое имя. Льюис расписался ниже.
Сомс предложил тост.
– За счастливую пару! – провозгласил он, раздав всем, кроме Льюиса, по рюмочке портвейна (своему трезвеннику-сыну он протянул стакан ячменного отвара). – Да наградит вас Господь долгой и счастливой совместной жизнью, и пусть ваши дети вырастают вокруг вас подобно оливковым ветвям.
Лили побледнела, но все-таки сумела проглотить вино, не поперхнувшись.
Пора было вновь присоединяться к гостям, но когда Льюис учтиво посторонился, чтобы пропустить ее под арку, ведущую во двор, Лили замешкалась. В последние дни она постоянно чувствовала себя усталой, а в эту минуту ощутила полный упадок сил. Все это, конечно, из-за вина. Разыгрывать дальше роль счастливой невесты в нелепом свадебном спектакле стало ей не под силу.
– Льюис, – тихонько проговорила она, коснувшись его рукава, – вы не станете возражать, если я лягу пораньше? Ваши родители устроили чудесный праздник, это было так мило с их стороны, но.., я немножко устала. Все это предсвадебное волнение сказалось на моих нервах, а мне хотелось бы хорошо выглядеть завтра.
– Разумеется, – ответил он без тени колебания или сожаления и проводил ее до лестницы на второй этаж.
У подножия лестницы Льюис остановился, но, когда Лили, пожелав ему доброй ночи, уже собиралась подняться, вдруг взял ее за руку.
– Лили, – начал он угрюмо.
– Да? – спросила Лили, пораженная до глубины души.
– Послушание является первой обязанностью женщины перед мужем.
Она тихонько кивнула, стараясь придумать какой-нибудь достойный ответ.
– Я наблюдал за вами сегодня вечером, – продолжал Льюис, не дожидаясь ответа. – Ваша манеры и речь слишком свободны, они могут быть неверно истолкованы. Впредь вам придется сдерживать свое поведение при общении с представителями противоположного пола У Лили от удивления открылся рот.
– Но у меня и в мыслях не было ничего неподобающего, Льюис, уверяю вас.
– В этом я не сомневаюсь; но я говорю о впечатлении, а не о намерении. Моему отцу было даровано видение свыше о том, что нам с вами суждено пожениться. В наших глазах этот брак может выглядеть странным, даже неуместным, но это не имеет значения. Таково веление Всевышнего, наш долг – принять волю Его со смирением и благодарностью. – Он крепче сжал ее руку и пригвоздил к месту суровым взглядом. – Вам суждено стать моей женой. Лили. Под моим попечением и терпеливым руководством вы станете такой, какой желает видеть вас Господь.
Это прозвучало почти угрожающе. Лили распрямила плечи, подавив внутреннюю дрожь. По крайней мере в одном можно теперь не сомневаться Льюис питал к ней не больше нежных чувств, чем она к нему. Она одарила его храброй и решительной улыбкой.
– Я постараюсь стать вам хорошей женой, – искренне пообещала Лили. – Буду всеми силами помогать вам на жизненном пути, который вы для себя избрали. Надеюсь, в один прекрасный день вы сможете мною гордиться.
Его суровое выражение несколько смягчилось.
– Я тоже на это надеюсь, – произнес Льюис и, наклонившись, едва коснулся губами ее лба. Первый поцелуй вышел очень сухим и чопорным. – Спите хорошо. Я пришлю вам наверх горничную.
Он ушел. Лили проводила глазами его высокую, суров? выпрямленную громоздкую фигуру, спрашивая себя, что бы он стал делать, если бы узнал о ребенке. При одной мысли об этом ладони у нее стали липкими от пота. Лучше уж не думать. Цепляясь за перила, она с трудом взобралась по лестнице и свернула в коридор, ведущий к ее спальне.
Комната была маленькая, но удобная, вся мебель новая. Не зажигая свечи, Лили сразу же прошла к дверям, выходившим на крохотный балкончик, который казался ей лучшим местом во всей комнате. Слава Богу, он выходил не во двор, так что говор и смех вечеринки, продолжавшейся как ни в чем не бывало в отсутствие невесты, доносились до нее лишь в виде отдаленного гула. Сомс выстроил свой дом на самой окраине старинного города с кафедральным собором, поэтому городской суеты здесь тоже не было слышно. Яркая сентябрьская луна поднималась над вершинами платанов, росших по ту сторону от дороги. Где-то среди деревьев заухала сова. В этот вечер, как и во все предыдущие со дня ее бегства из Даркстоуна, Лили бессознательно отметила про себя, что ей чего-то не хватает. Как и всегда, она сразу же вспомнила, чего именно: шума моря. Вот так, наверное, тревожится новорожденный младенец, не слыша привычного сердцебиения матери.
Лили с трудом перевела дух. Ей многого не хватало, обо многом приходилось сожалеть. Чтобы как-то продержаться и пережить мрачное настоящее, она подавляла мысли о прошлом и не заглядывала в будущее дальше чем на день. Раз ей удалось дожить до сегодняшнего дня, стало быть, надо и дальше продолжать в том же духе, не пытаясь ничего улучшить: от добра добра не ищут. За окном опять глухо и страшно закричала сова. Лили уронила голову на руки и разрыдалась.
За спиной у нее раздался легкий стук и скрип открываемой двери. Она торопливо вытерла слезы рукавом платья и, обернувшись, увидела стоявшую у постели горничную. Та пришла помочь ей раздеться.
Лили разделась молча. У нее не было сил на болтовню, хотя горничная по имени Эбби казалась явно удивленной тем, что молодой госпоже совершенно нечего сказать накануне свадьбы. Пожелав друг другу спокойной ночи, они расстались: девушка ушла, а Лили села перед туалетным столиком, чтобы расчесать волосы. И опять зеркало не польстило ей. Она почти испугалась собственного отражения: на чересчур бледном лице слишком ясно проступало глубоко скрываемое горе. Но больше плакать нельзя: это признак слабости и глупости, да и легче от слез не становится. Однако ее гнула к земле ноша сожаления и вины, а в утешение оставалась лишь мысль о том, что в одном она не солгала Льюису: она будет ему хорошей женой. Чего бы ей это ни стоило, на всю оставшуюся жизнь Лили намеревалась стать такой, какой он хочет ее видеть. Мысль о личном счастье представлялась ей сейчас до смешного несущественной. Все происходящее является наказанием Божьим за ее грех: ведь она отдалась человеку, который никогда ее не любил. Если не произойдет ничего более страшного, – если наказание затронет только ее одну, можно считать, что ей повезло.
