смотрел на свою верную помощницу и точно знал её мысли.
Лестрейндж безумно улыбнулась и подошла к своей жертве.
— Мерлин, дай мне сил, — тихо вздохнула Николь и отвернула голову от нового «шоу». А Беллатриса тем временем начала применять одно непростительное за другим.
* * *
У Пэнси слишком худые пальцы, слишком тонкие запястья, она сама, вся, от макушки до пяток, слишком тонкая, словно натянутая струна — вот-вот порвётся. Волосы были спутаны. Красный взгляд пугал, зрачки были расширены, глаза устали, и то ли слезились, то ли были полны настоящих слёз.
— Как ты? — спросил Драко и не узнал собственного голоса.
Ему было стыдно на неё смотреть. Пэнси мрачно усмехнулась и протянула руку. Драко сразу понял, чего она хочет, и вложил сигарету в её ладонь. Пэнси не курила, но бывали моменты, когда ей было необходимо затянуться и почувствовать облегчение. Она зажгла сигарету, сделала тягу, разразясь чахоточным кашлем, и вся дрожа, как будто от ужаса, на самом деле — от слабости. А Малфою казалось, что кашель этот образовался в его груди, вылетал из его глотки.
— Сойдёт, — сказала она расплывчато, витиевато, и он буквально слышал, как трещит иссушенная кожа на её тонких, обычно сведённых в презрении, губах, которые мечтали коснуться его губ однажды. Она протянула сигарету ему, и парень мгновенно затянулся, выдыхая сизый дым, и вернул ей.
Драко казалось, будто она не договорила, словно что-то осталось несказанным.
— Мне жаль, что тебе пришлось сделать это.
Пэнси снова затянулась и покачала головой. Тушь размазалась, но Паркинсон не стеснялась этого. Драко мог видеть её любой.
— Так должно было случиться. По крайней мере, теперь ты не один, — она коснулась ладони Драко и мягко улыбнулась.
— Я не хотел этого, — сказал он. Слизеринка приложила указательный палец к губам парня, заставляя его замолчать, и притянула в объятия. Драко крепко держал её за талию, впитывая необходимую поддержку и даря ей свою.
У их родителей слишком завышенные ожидания о поведении и воспитании чистокровных отпрысков. Манеры, этикет, действия достойные элиты, знание всего, что хоть как-то связывает их с внешним миром. Ни один из детей, рождённый в семье чистокровных волшебников, не остался обделён всеми прелестями такой жизни.
Сейчас, сидя в обществе Малфоя, раскуривая с ним одну сигарету на двоих, Паркинсон понимала, что застань её дражайшая матушка в таком виде: растрёпанные волосы, рубашка, расстёгнутая на несколько верхних пуговиц, с сигаретой в руке — она бы не простила ей такого.
— Представляешь образцово-показательную истерику предков, если они нас увидят? — голос девушки был хриплым и слегка грубоватым, казался оглушающим в этой полной тишине, нарушаемой лишь шорохом одежды. Но вряд ли кто-то был против того, чтобы поговорить. Наоборот, это было даже лучше, чем тонуть в молчании и сверлить друг друга взглядами.
— Паркинсон, если бы они нас увидели, мы бы не сидели сейчас в школе. В прочем, в любом другом месте мы бы тоже не торчали. — усмехнувшись, Драко протянул руку к Пэнси, вырывая у неё из рук раковую палочку и делая несколько затяжек. — Люциус пришибёт всех нас, не говоря уже обо мне.
Прокуренная комната маленькой гостиной была их маленьким острогом. Здесь они могли стать собой, провести время так, как им хочется. Не попадать под влияние и давление взрослых. Скинуть с себя маски и улыбнуться той самой искренней улыбкой, которую они позволяют себе только рядом друг с другом. А разве есть ещё кто-то достойный этого? Во всей Британии не найдётся тех, кто будет хоть немного нравится им.
Кинув на Драко странный, нечитаемый взгляд, девушка улыбнулась уголком губ, подмечая, что язвительность в его голосе никогда не пропадает. Всегда такой ядовитый, закрытый, неприступный — он нравился ей таким. И пусть она никогда себе в этом не признается, пусть он никогда об этом не узнает. Однако Пэнси продолжит любить его, сама того не понимая. Продолжит краем глаза наблюдать за ним, отмечать какие-то мелкие привычки и по ночам рисовать в голове картинки счастливого будущего.
Будущего, которого никогда не будет.
* * *
Удивительно, но спонтанные встречи Тео и Николь на Астрономической башне продолжались. Они всё так же садились друг напротив друга, молча наблюдая за звёздами. Порой девушке хотелось спросить, что с ним происходит, что он думает о войне, страшно ли ему вообще.
Но Теодор никогда не разговаривал на башне. Он вообще, на самом деле, не издавал звуков. И ей совсем не хотелось нарушать данную идиллию между ними, принимая это негласное правило. Молчание было умиротворяющим. Рейнер позволяла себе расслабиться, размышлять о чём-то своём, неизменно наблюдая за небосводом.
Редко, она чувствовала его взгляд на себе. Эти глаза наблюдали за ней, изучали, пытались что-то понять. Однако стоило ей повернуться в его сторону, поднять взор, как Нотт отворачивался.
Так наступала её очередь рассматривать бледное лицо, освещаемое лишь блеклым светом луны. Тёмные волосы, полуопущенные глаза, точёные скулы, обветренные губы. Её так манило без остановки вглядываться в него — Теодор казался девушке творением высшего искусства. Все слизеринцы, наверное.
Все они — рано повзрослевшие дети. Им пришлось принять удар судьбы, что неизбежно забирал у них всё: силы, надежду, веру, любовь… Жизни. Эта война разделила мир на чёрное и белое, чётко расставляя границы между людьми.
И они, казалось, не смогут с этим справиться.
* * *
Время шло медленно, дни тянулись бесконечно. Рутина затянула всех с головой. Драко пил бессонными ночами, курил свои дорогущие сигареты, пытался починить шкаф, сидел вечерами в гостиной Слизерина, обсуждая планы на будущее, иногда пересекался с Рейнер и перебрасывался с ней парой слов. За месяц её нахождения в кругу приближённых к Тёмному Лорду, он научился терпеть её. Теперь девчонка не вызывала желания убить её. Разве что немного покалечить. Но Малфой держал себя в руках.
Другой. Вот, кем он был сейчас. Он смотрел на своих одноклассников с завистью. Они — простые ученики, а он — пожиратель смерти. Ему поручили миссию, которую он не сможет завершить. У них нормальные жизни. Он видел, как они смеются, шутят, беспокоятся о домашке. Он бы хотел быть как они. Но он «помечен». Он проводил свои дни в выручай-комнате в полном одиночестве, пытаясь всё исправить. Не спал ночами, желая найти выход. Единственное, что он сейчас чувствовал — отчаяние, сжимающее его грудь.
Николь упорно училась, иногда читала в выручай-комнате, ходила в Хогсмид с подругами или Фредом, хотя и старалась держаться от всех подальше. Воспоминания о том, как ей пришлось пытать
