— Как и я, ты тоже годишься только для грубой работы, — процедил он.
Он подтянулся и тяжело лег на нее, а затем перевернулся на спину, притянув Катю к себе.
— Для грубой работы… — задыхаясь, повторила Катя. — Это я и задумала для тебя.
— Ты хочешь сказать — вот это?
Касатонов рывком приподнял израненные чресла. Его естества хватало лишь на то, чтобы мучить их обоих.
Катя задохнулась — от боли и наслаждения одновременно.
— Да! — хрипло воскликнула она. — Но не только.
Привычным движением Катя изменила позу, припав губами к его плоти и приблизив собственную израненную плоть к губам Касатонова.
Пальцы Касатонова сжали рукоять ножа. Приближался миг его величайшей беспомощности, и он знал об этом.
Но не мог его дождаться.
— Что ты еще задумала? — спросил он.
— Тебе, наверное, пришлось убить этих ублюдков в Лхасе, — произнесла она, дразня его губами.
Но она знала, что главное не перестараться. Нож в руке Касатонова был слишком реальной угрозой.
— Парня из «Риск лимитед»? — сдавленным голосом переспросил Касатонов.
Чувство триумфа, охватившее Катю, было порождением страха и болезненного наслаждения одновременно. Ничто, кроме ее опытных, опасных губ, не могло вернуть к жизни изувеченное мужское естество ее любовника. А может, ей удавалось только отчасти пробудить его — в этом Катя сомневалась.
Но одно она знала твердо: подобного вопроса хватит, чтобы Касатонов немедленно прикончил ее.
— Да, американца, — подтвердила она. — И женщину.
— Она для нас не опасна.
Минуту Катя была слишком поглощена своей работой, чтобы ответить. Но когда поняла, что Касатонов готов взорваться, осторожно отстранилась.
— Нельзя… — как это говорят американцы? — оставлять за собой концов, — объяснила она.
Касатонов нахмурился, но тут же резко кивнул.
— Ты права, — отозвался он. — Концы — в воду.
Катя вознаградила его быстрым посасыванием, вызвавшим укол боли.
Он вонзился в ее рот и продолжал вонзаться все быстрее и быстрее, пока не задергался, как марионетка на нитях.
Катя сдержала вздох облегчения. Эту ночь она пережила.
Но что будет завтра?
Губы дрожащей от ужаса и предвкушения Кати скользили по покрытому шрамами телу Касатонова, признаваясь в любви единственным доступным ей способом.
Вашингтон. Ноябрь
«Так решил я, Дэни, а не вы — вот и все. Вы никому и ничем не обязаны. Помните об этом, если вас найдут».
Садясь в такси, Даниэла Уоррен раздумывала над тем, кому понадобилась ее встреча с Элмером Джонстоном по поводу хранения древних тканей, не тем ли таинственным людям, о которых упомянул Шон?
Конечно, нет, уже в десятый раз за последние минуты уверяла себя Дэни.
После нескольких недель в Вашингтоне Дэни стало казаться, что лето в высокогорных пустынях Средней Азии, участие в незаконной торговле древними реликвиями и столкновение со смертью были только сном.
По правде сказать, временами этот сон беспокоил ее. Особенно когда Дэни вспоминала мужчину с темными волосами, ясными глазами и опасной улыбкой.
Это всего лишь сон, настойчиво повторяла Дэни. Иногда она даже верила самой себе. Однако воздух округа Колумбия продолжал пробуждать в Дэни воспоминания. Ветер нашептывал ей о тибетских холодах и хижине, затерянной высоко в горах, в пустынной долине, где человек, способный двигаться с грацией воина, некогда медитировал, готовясь стать монахом.
«Здесь округ Колумбия, а не Тибет, — напомнила себе Дэни. — Взгляни на эти вязы и дубы. В Тибете таких не найдешь».
Как было указано в вежливой, но загадочной записке от мистера Джонстона, Дэни остановила такси перед новым крылом Национальной галереи искусств. Едва она вышла из машины, как возле ее ног закружились рыжие листья вязов. Вдалеке, перед зданием Капитолия, на фоне серого неба, величественно высились могучие дубы.
Легкое беспокойство, нараставшее в Дэни со времени получения приглашения, исчезло. Ей нравилась длинная аллея, ведущая к порогу ее второго дома. В любое время года Дэни не переставала радоваться этому городу и жизни.
Плотный мужчина в сером плаще оторвал взгляд от страницы «Пост», когда Дэни, расплатившись с водителем, свернула к музею. Дэни не знала, как выглядит человек, с которым ей предстоит встретиться.
Но незнакомец в сером плаще, очевидно, знал ее в лицо.
— Мисс Уоррен, — произнес он, протягивая пухлую розовую ладонь. — Я Элмер Джонстон.
Дэни улыбнулась с машинальной любезностью человека, привыкшего к званым вечерам. Несмотря на улыбку, ее ореховые глаза впились в Джонстона так, словно он был клочком ткани, принесенным ей на экспертизу.
— Мистер Джонстон, — приветственно отозвалась Дэни, пожимая протянутую руку.
Под хорошо подогнанным, полурасстегнутым плащом Джонстона виднелся официальный темно-синий костюм, белая рубашка и желтый галстук-бабочка — скорее сшитые на заказ, нежели сошедшие с конвейера. Одна бабочка могла быть индивидуальным штрихом, своего рода визитной карточкой сенатора с Юга, богатого завсегдатая кулуаров конгресса или эксцентричного члена ассоциации журналистов Вашингтона.
— Хорошо, что вы приехали, — дружески заметил Джонстон.
«Политик или человек, близкий к политическим кругам, — мысленно заключила Дэни. — Журналисту и в голову бы не пришло умасливать меня».
— Я всегда готова оказаться возле Национальной галереи и поговорить о «надлежащем хранении тканей, имеющих историческую и археологическую ценность», — отозвалась Дэни.
Улыбка Джонстона потухла, когда он услышал точную цитату из письма, вчера отправленного Дэни с посыльным.
— Ах да! — Внезапно круглое лицо Джонстона стало удрученным. — Мне придется кое-что вам объяснить. В данном случае, прежде чем перейти к «хранению», придется разрешить один вопрос, а именно…
Он помедлил, словно не находя нужных слов.
Дэни ждала с ледяной улыбкой.
Джонстон вздохнул.
— Боюсь, вы застали меня врасплох, — наконец признался он. — К Национальной галерее я не имею никакого отношения…
— Тогда кто же вы? — перебила Дэни.
— Но мне хотелось бы несколько минут побеседовать с вами с глазу на глаз, — не останавливался Джонстон, — а мне известно, что невозможно найти более уединенного и вместе с тем безопасного местечка, чем Пенсильвания-авеню в холодный осенний день. Может быть, пройдемся?
— Этот разговор имеет отношение к древним тканям?
— Да.
Дэни заколебалась. Вполне безобидный вид собеседника не мог обмануть молодую женщину. Вашингтон стал приютом для множества мерзавцев — как высокопоставленных, так и с самого дна.
