Застонал сквозь крепко стиснутые зубы, когда услышал родной голос. Запись начиналась откуда-то со средины, однако ставить прибор на начало он не стал. Ибо первая же фраза заставила буквально затаить дыхание.
— «…совершенно случайно узнала, что ты изменяешь мне с Элен. Я очень от этого страдаю! Ты даже не представляешь как, мой милый, мой любимый Крид. Стыдно признаться, но мне в голову приходили самые невероятные мысли. Сначала хотела покончить с собой, потом, стыдно признаться, — отравить тебя, а следом уйти самой. Ибо без тебя жизни не мыслю…»
— Не долго ты, Марон, «не мыслила», — как к живой вслух обратился Крид. — Быстренько нашла дружка. Да и приговор одному (лишь одному!) из нас вынесла. Но, по крайней мере, я теперь понимаю, что тебя толкнуло на измену. И запоздало раскаиваюсь за интрижку с Элен. Но убийство собственного мужа?!
— «…мне на глаза попался рекламный проспект, — бездушная машина, как ни в чем ни бывало, продолжала вещать голосом Марон. — Только не смейся, не бери грех на душу — мужчине никогда не понять женщину до конца. Так вот, я решила бороться за тебя.
Ты, наверное, не знаешь, поскольку читать художественную литературу не очень любишь (тебе подавай Кастанеду!), что какой-то весьма неглупый русский писатель — забыла фамилию — однажды тонко заметил: „Красота спасет мир“. Я спросила себя: а нас с тобой, нашу любовь (смешно, да?) разве она спасти не в силах?
И я рискнула, отправившись в Ла-Пасский институт — только не смейся с бабы-дуры! — омолаживания.
Правда, стоит лечебный комплекс бешеных денег, но наше с тобой счастье, милый, дороже любого их количества. Я в два приема сняла необходимую сумму со своего счета. Плюс придется в течение примерно двух недель тратить ежедневно по шесть-семь (!) часов на довольно неприятные процедуры. Но ведь на карту поставлено …наше с тобой общее будущее, милый, дорогой, любимый, единственный!
Тебе пока говорить о своей сумасбродной затее не стану. Более того, когда ты, как мне показалось, что-то заподозрил, я приняла грех на душу: вовлекла в круговорот событий Лилиан, вынудив ее солгать, лишь бы сохранить мою идею в тайне.
Во-первых, хочу ПРЕПОДНЕСТИ тебе СЮРПРИЗ, а, во-вторых, проверить: заметишь ли, как буквально на глазах меняется навеки твоя Марон?»
Где-то раздался противный вой полицейской сирены. Или ему померещилось? Крид стоял, словно оглушенный. И ровным счетом ничего не понимал. В голове сплелись в невообразимый клубок Боб Сентон… Институт омолаживания… операция «Антивзятка»… Элен… «Международная служба нравственности» и мертвая Марон. Ему показалось, что всю последнюю неделю он медленно терял рассудок. И потерял?
Сделал несколько неуверенных шагов к двери: пусть полицейские ищейки не думают, что он их боится.
Между тем, посмотреть вниз смелости не хватало. Боже милостивый, что он натворил!
Чертыхнулся, нечаянно наступив на злополучную коробку, перевязанную… не сиреневой ленточкой, а зеленой. Тупо смотрел, как торт медленно расползается во все стороны. А он, ненормальный, вообразил себе бомбу!
А это что белеет на полу? Два конверта, густо обрызганных кровью. Интересно, что в них? И кто Пашоатам написал? Пусть одно — мать Марон, а второе? Разве что это послание от Всевышнего, наставляющего его в критический момент на путь истинный?
Заставил себя наклониться, избегая смотреть на труп. Содрогаясь в нервном ознобе, поднял белые прямоугольники. И недоуменно шевельнул бровью, увидев, что первое подписано… Элен. Еще больше удивился, когда прочел адрес второго отправителя: «Почтовая служба Соединенных Штатов Америки».
— Что им от меня нужно? — произнес, сам того не замечая, вслух. — С клиентами в США никакой переписки не веду. Разве что… опять Марон? Ничего, чиновники подождут.
И разорвал конверт, подписанный экс-любовницей.
«Милый Крид! Не сочти мое письмо нахальством и разреши тебя так и дальше называть. Прочитав послание, ты поймешь, почему я имею на это право.
На тот прошлогодний раут в число приглашенных я угодила благодаря Жавиго. Мы с тобой познакомились. И я влюбилась, хотя никогда об этом всерьёз не говорила. Ведь у тебя была жена, с которой ты не один год дружно и вполне счастливо жил. Как я должна была поступить? Не знаешь? Не представляла этого и я. Ведь три на два без остатка не делится, как ни изощряйся.
Не скрою, до нашей встречи я проводила время с мужчинами. И сексом с ними, само собой, занималась. Чисто машинально, как заводная игрушка. С тобой, поверь, было совсем по-другому. И вовсе не потому, что у тебя „это“ получалось по особенному. Нет! А единственно потому, что это был ТЫ (хорошо известно, что мужчины ради секса играют в любовь, а женщины ради любви играют в секс).
Извини за столь интимные подробности, но ты первый в моей жизни, с кем я рискнула заниматься „этим“ без предохранительных средств. Дело в том (ты этого тоже не знаешь), что я с детства страдаю тяжелейшей, неизвестной науке, формой гемофилии. И беременность — стану ли я рожать или делать аборт — равнозначна смерти. Не пойму, что мной двигало и о чем я думала, когда ложилась с тобою в постель, как вполне здоровая женщина, не прибегая к контрацептивам, чего раньше никогда себе — не самоубийца же я, в конце концов! — не позволяла.
Наверное, ты уже догадался: в один из далеко не прекрасных дней я окончательно убедилась, что „залетела“. И знаешь, даже не испугалась. Ведь там, под сердцем, находилась частичка тебя. Нелогично? Глупо? Наверное. Но все произошло именно так.
Буду откровенна. В глубине души некоторое время теплился огонек слепой надежды, что наш роман — не адюльтер, что это навсегда.
Но даже если нет (ты так страдал — я же видела! — от того, что вам с Марон не суждено иметь детей), глупышка Элен решила: будь что будет, умру сама, однако от малыша не избавлюсь. Ты — верила в это безоговорочно! — в случае трагического исхода его не бросишь. Собственная смерть меня нисколько не пугала, как не пугает сейчас.
Страшно за время нашего знакомства стало лишь однажды. Когда произошел наш окончательный разрыв.
И не потому, что это случилось, а потому, что ты был так жесток. От неожиданности и твоего неумолимого тона я немного растерялась, несмотря на то, что мысленно подобную ситуацию в голове на всякий пожарный „прокручивала“ не единожды. Поэтому, прости, и произнесла неумную фразу „Ты еще об этом пожалеешь!“, которую, как поняла из последнего нашего разговора по телефону, ты, невесть почему, расценил, как угрозу и даже шантаж.
Напрасно ты подумал плохо и о Жавиго — моем кузене. Да, возможно, хотя этот тезис и достаточно спорен, место танцовщицы в кордебалете — не самое прекрасное занятие для молодой девушки. Однако в той ситуации для меня это был выход. Во всяком случае, не приходилось думать о куске насущного.
