МАЙ 2001 ГОДА, ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОД
В тот день Анна возвращалась из лесу – в Зеленом Городе этим словом громко именовали сосновые и березовые перелески, перемежавшиеся с поселковыми улицами, дачными участками и, собственно, давшие городку название. Она любила иногда вот так бездумно побродить между соснами, найти свою, любимую, особенно стройную и высокую, прижаться к ней спиной и постоять, запрокинув к небу лицо с крепко зажмуренными глазами и прислушиваясь к нашептыванию ветра. Искала покоя и совета, обычно находила, но сегодня сосны молчали. Может быть, оттого, что день выдался безветренный? Или просто деревья уж не знали, что ей сказать, чем утешить?
Она возвращалась домой в том же смутном, раздражающем состоянии духа, в каком уходила, пыталась взять себя в руки, уговаривала успокоиться, чтобы Петр не заметил мрака и уныния в ее лице, он привык видеть жену сильной… и вдруг заметила наверху, на железнодорожной насыпи, женскую фигуру с развевающимися черными волосами. Молодая цыганка шла вдоль рельсов, высоко подбирая цветастые юбки, как если бы искала брод посреди реки и никак не могла решиться войти в воду. А скорее всего девушка просто показывала свои очень стройные загорелые ноги, открывая их почти до колен.
За спиной Анны раздался какой-то странный звук, вроде громкого чмоканья. Она испуганно обернулась и увидела невысокого плотненького мужичка, обремененного тремя продуктовыми сумками. Глаз его горел жадным пламенем, но, когда Анна к нему повернулась, мужичок смутился, опустил очи долу и принял вид достойного, высоконравственного кормильца семьи. Анна нахмурилась было, но в следующее мгновение поняла, что неприкрытое вожделение этого забавного человечка адресовалось не ей. Не ей – одетой в узкие, обтянувшие бедра, как вторая кожа, ярко-голубые стрейчевые джинсы и миленькую трикотажную маечку, не ей – с ее гладкими, льющимися по плечам черными волосами, а этому плывущему по насыпи бесформенному облаку цветастых юбок и неопрятным кольцам кудрей. Ничего особенно не было ни в тех цыганкиных ногах – юбки носят куда-а короче, Аннины джинсики еще откровенней выглядят, ни в колышущейся груди – нынче практически каждая вторая без бюстгальтера ходит, ни в черных, прихотливо вьющихся прядях. Но именно при виде ее откровенно обмер мужичок, именно ее проводил тоскующим взором, прежде чем свернуть мимо насыпи к дачным участкам…
«Да мне-то в этом что?!» – раздраженно подумала Анна. С чего бы она вообще стала вдруг ревниво перехватывать чьи-то взгляды? Никогда не обращала ни на кого внимания, привыкла к общему поклонению, и тайному, и явному, воспринимала это как должное, словно бы даже не замечала всеобщего восхищения… и вдруг ощутила себя никому не нужной старухой только от того, что не на нее, а на какую-то неряшливую цыганку загляделся… ох, боже мой, вот смех-то! – недалекий умом, невысокий ростом, явно неширокий в чувствах – словом, какой-то невзрачный мужичонка, случайный прохожий!
Да нет, дело было вовсе не в нем. А в том ощущении, которое вдруг накрыло Анну, словно колпаком: толстенький сатир с продуктовыми сумками начал сучить ножками именно при виде цветущей, яркой, откровенно-бездумной молодости. Сколько этой цыганке? Слегка за двадцать? Анна ей в матери годится, разве не удивительно, что отходит в тень на ее фоне?
Странно, подумала вдруг Анна, эта мысль уже приходила ей в голову… именно при виде цыганки…
И тут же Анна узнала ее. Прошел год с тех пор, как они мельком виделись, не больно-то хорошо она разглядела тогда девушку, вроде бы и не запомнила толком ее черт, но сердце так больно колыхнулось в груди, что Анна поняла: нет, она не ошиблась – не взглядом, так сердцем узнала ту самую цыганку, которая чуть не погубила Петра, отравив его селитрой.
И даже погубила…
Странно – первым делом она удивилась, что встреча снова произошла в мае. В этом было нечто роковое, даже мистическое. Но Анна всегда, всю жизнь была сугубая реалистка, а потому не стала зацикливаться на этой мысли. Она подумала лишь об одном: как не упустить цыганку из виду и одновременно добраться до милиции. Ведь там определенно сохранилось заявление Манихиных по поводу отравления рыбой, купленной на Канавинском базаре. Там наверняка до сих пор помнят шмон, который был учинен по этой причине. Конечно, в Зеленом Городе могут этого не знать. Но Анна заставит их связаться с Канавинским отделением в Нижнем Новгороде!
Позвонить в милицию. Позвонить как можно скорее. Прямо сейчас!
И в этот миг она вспомнила, что не взяла с собой сотовый. Телефон лежал в сумке, сумка осталась дома: ну какой был смысл ее брать, отправляясь гулять в лес? Кошелек ей без надобности – Анна не собиралась заходить в магазин, расческа, зеркальце тоже ни к чему – ну не на танцульки же она шла, перед кем в лесу особенно красоваться? Конечно, она могла бы положить телефон в карман джинсов… Нет, не могла, слишком они в обтяжку, в кармане едва помещается носовой платок. Могла прицепить на пояс… А вдруг в лесу встретится какой-нибудь чокнутый грабитель? Таких случаев не счесть, когда с пояса срывали чехол с мобильником, для надежности стукнув хозяина (хозяйку) по башке!
О господи, что же делать, что делать?! И этот толстенький с сумками уже далеко, не позовешь на помощь… хотя еще вопрос, захотел бы он помогать Анне. Скорее всего нет. Уж больно цыганка ему приглянулась. К тому же дома небось жена с детками ждут папаньку из магазина. Заорать разве – просто так, в никуда: «Караул! Спасите, люди добрые!» Вдруг кто-то услышит и прибежит на помощь?
Ага, ждите ответа… Опять же, цыганка, услышав крики, смоется и скроется так, что ищи ее потом, свищи. Пока же она не подозревает об опасности…
Вот именно! Она не подозревает об опасности, Анна для нее – всего лишь какая-то там случайная прохожая. Разве могла цыганка ее запомнить? Перед ней на том базаре столько народу промелькнуло, не счесть. Вот если бы удалось сейчас как-то заморочить ей голову, заманить в поселок… Да! Попросить погадать, сначала себе, потом, дескать, мужу, который болеет, пригласить якобы домой, сказать, что живут в центре поселка, незаметно провести на ту улицу, где отделение милиции, и там… Вот там и начать орать: «Караул! Грабят!» – и все такое.
Хорошая мысль. И, кажется, единственный выход. Теперь, главное, как-нибудь половчее и поестественней обратиться к цыганке с просьбой, не особенно ее насторожив: ведь гадалки сами назойливо навязывают свои услуги, а их-то норовит обойти каждая нормальная женщина…
Ну, значит, Анна ненормальная, только и всего!
Она поднялась на насыпь, силясь удержать на лице самое что ни на есть приветливое выражение, но и рта не успела открыть, как цыганка с самым невинным видом глянула на нее черными блестящими глазами:
