– Ну что, сестричка, принимай пациента, – весело произнес он.
– Давайте карту, – вздрогнула я.
Мордоворот сел на стул, протянул историю болезни и стал нагло пялиться на мои ноги. Стараясь не обращать внимания на его сверлящий взгляд, я уткнулась в исписанные врачом страницы.
– Вам назначена внутривенная инъекция, а чуть позже надо будет поставить капельницу, – серьезно сказала я.
– Ты бы меня сначала в палату отвела. Хочется посмотреть, в каких условиях меня будут лечить.
– У вас же палата люкс…
– Ну и что? Палаты разные бывают. Я в свинарнике лежать не буду.
– У нас очень хорошая палата, – растерялась я, но затем взяла себя в руки и сухо произнесла: – Впрочем, если вас не устраивают наши условия, можете обратиться в какую-нибудь частную клинику.
– Некогда мне обращаться. Прихватило со страшной силой, даже на стуле сидеть не могу. Слетал на недельку в Альпы чистым воздухом подышать, в горной реке искупался – так яйцо раздуло до сумасшедших размеров. Терпеть сил нет.
– Можете не продолжать, – покраснела я. – С вашей историей болезни я только что ознакомилась.
Мордоворот ухмыльнулся и протянул мне руку.
– Коли. В таком отделении работаешь, а краснеешь, словно девочка.
Пропустив мимо ушей последнюю фразу, я перетянула руку жгутом и стала набирать шприц.
– Ты хоть нормально колешь? – заволновался мордоворот.
– Нормально. У меня рука легкая. Больные хвалят.
– Смотри мне, а то, может, я сам?
– Вы что, можете сами уколоть себя в вену?
– Запросто. Я когда-то ширялся по молодости. Что уставилась?! Можно подумать, ты никогда не ширялась!
– Никогда. И вообще, я с вами на «ты» не переходила.
Я осторожно ввела лекарство. Мордоворот тяжело задышал и с тревогой в голосе спросил:
– Что хоть вводишь-то?
– То, что прописал врач.
Бросив использованный шприц в корзину, я взяла историю болезни и тихо сказала:
– Пойдемте.
Мордоворот встал и послушно направился следом за мной. Я подошла к санитарке и попросила ее проводить больного в палату люкс. Когда они ушли, я закрыла процедурку и пошла в раздевалку, чтобы привести свою внешность в порядок. Достав из косметички коробочку теней и губную помаду, подошла к зеркалу. В раздевалку заглянула Танька и хитро посмотрела на меня.
– Да ты, подруга, марафет наводишь!
– Просто решила привести себя в порядок.
– Понятное дело, когда такого больного привезли, – съязвила Танька.
– Это не имеет к нему никакого отношения.
– Не скажи. Ты так и светишься вся изнутри.
– Больно надо, – сморщилась я.
– Кстати, а чем он болеет?
– Яйцо застудил, – не смогла я сдержать улыбку.
– Одно?
– Вроде одно.
– Хорошо, что второе не пострадало, – прыснула со смеху Танька.
– Ладно, дуй в свое отделение. Мне пора капельницу ставить.
– Кому?
– Новому пациенту, – усмехнулась я.
– А я-то думаю, какого черта ты так намарафетилась! Ты случайно не забыла, что у Светки из хирургии сегодня день рождения? Собираемся в одиннадцать, после отбоя.
– Я знаю.
– Это я так, на всякий случай. Просто ты суетишься целый день, можешь забыть.
Танька отправилась в свое отделение, а я вернулась в процедурку, взяла капельницу и пошла в палату к мордовороту.
Он лежал на кровати, поглаживая верхнюю часть спортивных штанов. Сделав безразличную физиономию, я поставила капельницу рядом с ним.
– Угораздило же меня так застыть, – пожаловался мордоворот, окинув меня оценивающим взглядом с ног до головы. – Даже неудобно как-то. Тут такая сестричка, а у меня яйцо раздуто, как арбуз.
Я залилась краской и злобно посмотрела на него.
– Я что-то не так сказал? – пожал он плечами.
– Я уже устала слушать про ваше драгоценное яйцо. В последний раз говорю вам о том, что читала вашу медицинскую карту.
Мордоворот громко засмеялся и, слегка прищурившись, уставился на мою грудь. Не обращая на него внимания, я поставила ему капельницу и вышла из палаты.
Ближе к вечеру в процедурку зашла санитарка, наша бабуля, лет пять назад вышедшая на пенсию, но продолжавшая работать. Сев на стул, стоящий у окна, она тяжело вздохнула.
– Что, баба Люба, пригорюнилась? – улыбнулась я.
– Ну и больные нынче пошли, страшно по отделению передвигаться!
– Это ты про кого?
– Да про новенького. К нему уже криминалы пару раз приезжали. Еще и дня не лежит, а они уже заездили.
– С чего ты взяла, что это криминалы? – засмеялась я.
– А кто ж еще! Все стриженые, разодетые, с перстнями да цепочками.
– Может, это не криминалы, а коммерсанты?
– Бог его знает. Нынче коммерсанта от криминала не отличишь. И те и другие – новые русские. В общей палате, видите ли, лежать не захотел! Ему сразу люксовую подавай!
– А что ему в общей-то лежать, если деньги есть, – вздохнула я. – Это нам по жизни всем общим пользоваться, а ему только индивидуальным. Живут же люди!
– А какая краля к нему недавно приезжала! Ты таких отродясь не видела.
– Какая краля? – растерянно посмотрела я на бабулю. – Когда приезжала?
– Недавно. Сама за рулем. Одета с иголочки, как картинка. Не знаю, может, жена, а может, любовница. Ноги от ушей. Все наши мужики из палат повыскакивали на нее посмотреть.
– Что, такая красивая?
– Краси-и-вая, – восхищенно протянула баба Люба и посмотрела на часы. – Ладно, пойду. Пора коридор мыть. Я у новенького в палате прибираться стала, так чуть инсульт не схлопотала.
– Почему?
– Стала на тумбочке пыль вытирать, смотрю – пистолет лежит. Я-то настоящего пистолета никогда в жизни не видела. Говорю: «Сынок, зачем тебе пистолет в больнице? Ты от кого отстреливаться собрался? Тут у нас тишина и покой. Убрал бы свою игрушку подальше или товарищам отдал. Здесь она тебе без надобности». Он усмехнулся и говорит: «Откуда тебе знать, бабуля, что мне без надобности, а что нет. Я с этой пушкой даже на толчке сижу. Смерть ведь, как пуля, никогда не знаешь, где подстережет». Я перепугалась и так по-доброму к нему: «Сынок, тебя, кажется, Илюшей зовут? Ты в нашей больнице никаких перестрелок не устраивай. У нас у всех семьи, дети. Мы хотим работать спокойно. Лечи свое хозяйство, да и ступай себе с богом…»
– А он что ответил?
– Говорит: «Мать, ты не переживай. Мой полы на совесть и не забивай свою седую голову ненужными проблемами. У тебя своя суета, а у меня своя». Скорее бы он поправился и испарился вместе со своим пистолетом.
Как только баба Люба ушла, я стала думать о той крале, которая приезжала к мордовороту. Если она такая красивая, то какого черта он пялится на мои ноги?! Похотливый самец он, вот кто!
Не успела я додумать до конца свою мысль, как дверь открылась и на пороге появился мордоворот. Он был в шикарной шелковой пижаме и домашних тапочках. На волосатой груди красовался бриллиантовый крест внушительных размеров. От неожиданности я вздрогнула и выронила из рук металлический лоток.
