— Он хороший мальчик, — сказал Джейкоб. Старческий голос поразил ее. Во-первых, она полагала, что ее пациент не может разговаривать, потому что до этого момента он вел себя совершенно тихо. Во-вторых, голос у него был слабый, шепчущий — кваканье лягушки, копирующей английский язык. По какой-то неясной для нее причине Элайн пробрал холодок.
— Он очень энергичный, — подхватила она.
— И он... любит своего отца, — добавил старик. Девушка встала возле его кровати, глядя на него сверху вниз, сознавая, что он когда-то был таким же внушительным человеком, как и Ли, хотя теперь болезнь и истощила его. И сказала с профессиональной улыбкой, которая была не вполне механической, потому Что этот старик уже ей понравился:
— Я вижу, что любит.
— Он хорошо управляется с ресторанами.
— Так их несколько? — спросила она.
— Четыре, — сообщил он. — И три из них... лучшие в городе.
— Я схожу, — пообещала она.
Старик взял ее руку, так же как до этого держал руку сына. Его плоть была горячей и сухой, словно хорошо выдубленная и оставленная на солнце кожа. И поинтересовался:
— Вы считаете меня сумасшедшим? Элайн слегка смутила резкая смена темы разговора, но она постаралась не показать этого.
— С чего бы мне так считать?
— Я не сумасшедший.
— Конечно нет.
— Видите ли, у меня было кровоизлияние в мозг. И у меня плохое сердце. Но, если не считать контроля над некоторыми мышцами... я, в общем, не пострадал. Мой разум... разум пока в полном порядке.
Он измотал себя, разговаривая так торопливо и напористо. Его сухой, тусклый голос угас на последних нескольких словах настолько, что девушка едва могла расслышать его, — почти нереально, как отголосок мечты.
— Многие люди полностью оправляются после кровоизлияния в мозг.
— Ли так не считает.
— Простите? Джейкоб повторил:
— Ли считает меня сумасшедшим.
— Ох, я уверена — нет!
— Считает. Он не верит мне, когда я ему что-то рассказываю.
Обеспокоенная, Элайн улыбнулась повеселее и похлопала по его ладони, по-прежнему лежавшей в ее руках.
— Если бы ваш сын так считал, он наверняка сказал бы мне, нанимая на службу. Уверяю вас, он не упоминал об этом.
Старик посмотрел на нее более пристально, изучая взглядом, как будто мог прочитать ее мысли, чтобы убедиться в том, что она говорит правду. Джейкоб отнюдь не выглядел помешанным, наоборот, он был хитер и довольно наблюдателен.
— Но он не поверил мне насчет ножа, — сказал он.
Снаружи гроза обрушилась на дом со всей яростью, разражаясь ударами грома, вспарывая темноту остроконечными молниями, от которых окна на мгновение становились молочно-белыми. Дождь полил с удвоенной силой, настоящий ливень, на короткий миг дав ей ощущение, будто она находится в ковчеге, готовясь к самому худшему.
— Что за нож? — спросила она.
Старик долгое время смотрел на девушку, ничего не говоря, и она была почти готова повторить вопрос или — еще лучше — сменить тему, когда он, наконец, проговорил:
— Я не хочу, чтобы меня снова жалели. Если я расскажу вам, а вы тоже не поверите, мне придется иметь дело с таким же выражением лица, которым меня удостоил Ли. Жалость. Меня от нее тошнит!
— Не думаю, чтобы кто-то мог по-настоящему вас жалеть, — возразила она, нисколько не кривя душой. — Вы потрясающе хорошо сопротивляетесь физическому недостатку, над которым не властны.
— Но не умственному? — спросил он.
— Он определенно не дает о себе знать, — подтвердила она.
Похоже, старик решил, что может ей доверять, потому что кивнул и заявил:
— Кто-то пытался пырнуть меня кухонным ножом.
— Когда это было? — осведомилась Элайн.
— Всего три недели назад.
Девушка задалась вопросом, почему Ли Матерли ничего не рассказал ей об этом. Происшествие явно до сих пор угнетало разум пациента, что обязательно следовало учесть при его лечении.
Она спросила:
— Где это произошло?
— Здесь, конечно.
— В этом доме?
— Да.
Ей сделалось не по себе при мысли, что, возможно, старик действительно страдает галлюцинациями.
Она предположила:
— Возможно, это был сон.
Джейкоб непоколебимо стоял на том, что этого не может быть.
— Я видел его зазубренное лезвие. Я закричал. Сил у меня было немного, ведь я недели две как вернулся из больницы. Я спугнул убийцу, кто бы это ни был. Он побежал... но я видел... видел то зазубренное лезвие в лунном сиянии из окон. — Он снова выбился из сил.
— Это случилось ночью?
— Да, — просто сказал он. — Я не мог заснуть, несмотря на успокоительное, которое принимаю каждый вечер. — Он поморщился от отвращения. — Я просто ненавижу пить лекарства, чтобы заснуть.
Элайн решила, что холодная, точная логика — лучший способ справиться с обвинениями старика против домашних.
— Но у вас здесь нет никаких врагов, — задумчиво проговорила она.
Ей уже приходилось общаться с жертвами паралича. Она знала, что любое несогласие лишь заставляет их еще больше нервничать и еще больше укрепляет в их мании. Но почему младший Матерли не рассказал ей об этом? Она — квалифицированная медицинская сестра, но нельзя же было ждать, что она так быстро выявит легкую степень помешательства. Если бы Джейкоб Матерли не рассказал ей, что Ли думает об истории с ножом, она, возможно, даже отчасти поверила бы в эту фантазию.
— Никаких врагов, — согласился старик. — Но бывают и такие, кому не требуется повода для убийства. — Он произнес свое утверждение совершенно ровным голосом, что в значительной степени лишило эту идею абсурдности.
— Живущие здесь? — спросила она.
— Да.
— Кто же?
— Вы познакомитесь со всеми за ужином, — напомнил ей Джейкоб. — Приглядитесь к ним всем поближе.
Он вдруг замкнулся, потому что уловил недоверчивые нотки в голосе девушки, несмотря на привитые ей профессиональные сердечность и дружелюбие.
Элайн просто не знала, что сказать, чтобы снова вовлечь его в приятную, ничего не значащую беседу. Она не могла и дальше потакать ему, как поступила бы с ребенком, потому что он был так стар, что годился ей в отцы. При этом она была настолько сбита с толку его фантазиями о безумии и убийстве, что не могла придумать, как снова направить его в более приемлемое русло разговора.
Пациент, живущий среди иллюзий, неверно истолковывающий действительность, не принадлежал к ее любимой разновидности. Будучи сама очень тесно связанной с реальностью, она не могла справиться с кем-то, пытающимся бежать от жизни посредством дневных грез и ночных сновидений. Сама она редко видела сны. А если и видела, то редко помнила, о чем они были.
