Он продолжал руководить страной в сложнейший период ее истории, принимал нетривиальные решения. Та часть мозга, которая осталась здоровой, взяла на себя функции поврежденных частей. И довольно успешно справлялась с задачей на протяжении нескольких лет.
— Значит, и с Хоменко может произойти что-то подобное?
— Здесь не может быть гарантий. Человеческая психика до сих пор остается тайной за семью печатями. И то и дело подкидывает нам всё новые и новые загадки и ставит в тупик корифеев. Но будем надеяться на лучшее. Ведь, кроме надежды, у нас больше ничего не остается.
ОЛЬГА
Секретарша оценивающе оглядела Ольгу. Так смотрят на соперниц, которые могут составить конкуренцию.
— Вы записаны на прием?
— А разве нужно записываться? — переспросила Ольга. — Это что новое правило? Я не знала об этом.
Секретарше стало ясно, что перед ней наивная дурочка. Она скривила ярко-накрашенные губы и стала демонстративно рассматривать педикюр, которая сделала вчерашним вечером.
— В прошлый раз я попала на прием к Александру Павловичу без всякой записи.
— Девушка! Не рассказывайте мне сказки. Я вас могу записать… Так!
Она стала листать ежедневник, более посматривая на свои ногти, чем на записи.
— На следующую неделю на пятницу. В десять пятнадцать. Вас устроит?
— Совершенно не устроит. У меня срочное дело, которое не терпит никаких отлагательств.
— Я не понимаю вас, девушка. Чего вы хотите?
— Я хочу попасть к Александру Павловичу. У него сейчас есть кто-нибудь в кабинете? Или может быть, какое-нибудь совещание? Если никого нет, то я пройду.
— Есть ли кто в кабинете или никого нет, вас это совершенно не касается. Если вы не желаете записываться на прием, то прошу покинуть помещение и не мешать мне работать.
Ольга усмехнулась:
— Вы называете работой чистку перышек?
Секретарша приподнялась.
— Мне вызвать секьюрити или вы сами уйдете?
— Секьюрити вы называете мужиков в спецовке, что сидят на первом этаже и обсуждают воскресную рыбалку? Им бы на стройку дома возводить, а они дурью маются.
Дверь резко открывалась. На пороге собственной персоной стоял Александр Павлович. Он переводил взгляд с одной женщины на другую и, вероятно, старался понять, что здесь произошло.
Он не мог не заметить, что секретарша чрезвычайно растеряна. Потом снова перевел взгляд на Ольгу. Ей было непонятно: узнал ли он ее или нет. Александр Павлович умел прекрасно скрывать свои чувства.
— Что здесь происходит, Людмила?
— Вот… вот эта особа хамит.
— Она что нецензурно выражается, называла вас нехорошими словами? В чем проявилось ее хамство?
— Она хотела попасть к вам в кабинет. Я говорю ей…
— Я всё понял. Проходите, пожалуйста! И не обижайтесь на мою секретаршу. Она порой проявляет излишнюю бдительность.
Он отворил перед Ольгой двери. А когда она вошла в кабинет, отодвинул для нее стул от приставного стола. Он был сама галантность и учтивость. При этом так искренне улыбался. Весь лучился готовностью исполнить любое желание посетительницы. Или почти любое. Хотя еще не знал, с чем она пришла к нему на прием.
— Благодарю вас, Александр Павлович. А вы меня не узнаете?
— Извините, но у меня за день бывает столько посетителей. Что просто невозможно всех запомнить. Хотя такую девушку, как вы, я вряд ли забыл. Постойте, вспомню!
— Александр Павлович! Я была у вас две недели назад на счет Хоменко Евгения Васильевича. И вы мне пообещали всё разузнать и предпринять нужные меры. После чего вы мне обязательно позвоните. И сказали, что на это уйдет не более трех дней. Я оставила вам номер моего телефона. Но не через три дня, не через три недели так и не дождалась вашего звонка. Вот почему я здесь снова в вашем кабинете.
— Я не позвонил вам. И сделал это сознательно.
— Как? Я не понимаю вас.
— А чтобы вам было всё понятно, позвоните своему другу Кузмину. Надеюсь, у вас есть его телефон.
— Он мне не друг. И почему я ему должна звонить?
— А потому что его непосредственный начальник приказал ему, ну, не то, чтобы приказал, поручил, вести это дело. Найти Хоменко и наблюдать за ним и теми, кто его похитил. Хотя никакого дела официально нет. Но Кузмин должен найти Хоменко и держать его под контролем. Опер он хороший.
— Значит, Кузмин нашел его?
— Не сомневаюсь.
— А почему я вам должна вверить? Мне кажется, что вы ведете какую-то игру. Но какую, я не могу понять.
— Я вам даю надежду. А это то, что вам сейчас больше всего нужно. Как же вам не верить мне?
— Почему, Александр Павлович, не возбудить дела официально?.
— Боюсь, что есть серьезные противники этого.
— Господи! Но почему же всё так? Александр Павлович, а вы знаете, где он сейчас? Или это тайна, которую нельзя разглашать? Или вы не знаете? Ну, что же вы молчите?
— Это знает Кузмин. Но я не думаю, что этот секрет он откроет вам.
— Так что же мне делать? Вы понимаете, я с ума схожу, я не могу больше ждать.
— Ольга! Я думал, где может быть Хоменко. И мне кажется, что самое безопасное для него сейчас место — это у Кузмина. Никому в голову не придет, что разыскиваемый живет у опера, который его разыскивает. Вот вы сами подумайте: Кузмин неофициально ведет дело Хоменко, хотя, повторяю, никакого дела нет. Поэтому и неофициально, что никаких документов нет, ни протоколов, ничего. У стрельцов с середины XVI века.
Он выходит на похитителей и убеждает их, что здесь Хоменко находиться небезопасно. Если он их обнаружил, то и другие могут найти. А там неизвестно, что будет. И для похитителей это чревато. А где Хоменко не будут искать? У того, кто его ищет. Я так сказать, реконструирую ход мысли Кузмина. Я знаете, и сам в молодости походил в операх.
— Адрес Кузмина у вас имеется?
— Конечно.
Он написал на листике и протянул его Ольге. Ольга заметила, что у него короткие красные пальцы.
— Я вас оскорбила своим подозрением. Вы добрый человек, Александр Павлович. Просто у меня уже нервы начали сдавать. Я последние несколько ночей не могла заснуть.
— Ольга! Позвольте дать вам совет? Не будьте такой доверчивой. Люди вашу доверчивость могут использовать в корыстных целях. Как там у классика: к беде неопытность ведет. Я бы неопытность заменил на доверчивость.
— Вы же мне помогли без всякой корысти.
— Откуда вы знаете? Может быть, и я тоже имею здесь свою корысть. Люди думают прежде всего о собственных интересах, а не о чужих.
Такси ехало очень медленно. Так ей казалось. И она еле удерживалась, чтобы не попросить
