– Я знаю, – неожиданно для Нели почему-то не обиделся Пылаев.
– Да что ты знаешь?! Каждому кажется, что он ничего себе… вполне приличный. Я почему на тебя польстилась, как ты думаешь? – Неля села против Алексея на стул и, не мигая, уставилась ему в глаза.
Пылаев уже понял, что не отвечать ей нельзя, поскольку молчание злит ее гораздо больше.
– Думаю, хотела выйти замуж все равно за кого, – сказал он.
– Да, но это – во-вторых. А во-первых, потому что сама не красавица. Толстая я. Знаю. И никак не похудею. А ты – страшно, неприлично рыжий и конопатый! Чем не пара?! – Она опять истерично расхохоталась, с трудом успокоилась и продолжила: – И ведь я умудрилась тебя полюбить… по-настоящему… А вот скажи, ты-то… со мной… зачем? Тоже с голодухи по женщинам, да?
– Честно говоря, мне казалось, что вы подружились с Наташей, и я…
– Подружились?! – Неле хотелось еще раз расхохотаться, как можно значительнее и презрительнее, но из груди вырвалось лишь куриное квохтанье. – Да разве можно подружиться с твоим злобным лягушонком?! С ней можно только относительно мирно сосуществовать! Я думаю, что ты никогда не сможешь найти мамашу для своей Наташеньки. Она кого хочешь ухайдакает! Твоя дочь – это еще один минус тебе, Пылаев! И такой мощный, что перевешивает все твои плюсы.
– А разве они у меня есть? – улыбнулся Алексей. – Судя по твоей пламенной речи, я – это окончательно и бесповоротно отрицательная величина.
– Ты нежный, Леша, – съежилась вдруг Неля, мигом потеряв всю свою воинственность. – Бывали у меня мужчины до тебя, но чтобы они вели себя в постели так, как ты… таких надо еще поискать… Да и вообще… ты настоящий, Леша… И мне очень жаль…
Пылаев понял, что разговор опять пошел все по тому же бесконечному кругу, резко встал и прервал Никодимову:
– Давай на этом наконец поставим точку, Неля! Сколько можно говорить об одном и том же!
– Значит, все кончено?! – встала напротив него Неля.
– Да.
– Корнеев тебя уроет!
– Я не дам ему повода.
– Идиот! – крикнула Неля и ринулась к дверям. На пороге она обернулась и еще раз, уже тихо, повторила: – Идиот! Какой же все-таки ты идиот, Лешенька!
Когда за Никодимовой наконец захлопнулась дверь, совершенно обессиленный Алексей рухнул в свое крутящееся кресло. Черт знает что такое! Он, конечно, знает, что не красавец, но чтобы урод… Он посмотрелся в застекленную дверцу шкафа для документации. В стекле не видно ни веснушек, ни цвета его волос. Стекло – это вам не зеркало. Хорошая вещь – стекло… Нет… Все не так страшно, как расписывала тут Неля. Его любили женщины. Он это точно знает. Вот Наташеньку полюбить действительно ни одна из них так и не смогла. Ну и пусть они все катятся ко всем чертям! В конце концов, когда приспичит, всегда можно найти себе утешение. А все остальное… Да гори оно… Ему и с дочкой неплохо. Сделав такой утешительный вывод, Пылаев целиком отдался работе. С Оксаной Юрьевной в этот день он не виделся вообще.
Весь вечер Наташенька капризничала, отказывалась пить даже свой любимый фруктовый кефир и ни за что не хотела ложиться спать. Алексей в сердцах уже собирался отшлепать ее, когда вдруг понял, что у нее поднялась температура. От градусника дочка отмахивалась, как от какого-нибудь страшного шприца, и заливалась таким истеричным плачем, что засунуть его ей под мышку так и не удалось. Алексей с большим трудом затолкал Наташеньке в рот таблетку детского парацетамола и почти до часу ночи читал ей ее любимые книжки Бианки. Во втором часу они оба заснули в Алексеевой постели.
Утром Наташенька горела так, что Пылаев вынужден был позвонить Оксане.
– К сожалению, я не смогу сегодня выйти на работу, – сказал он. – У меня заболела дочь.
В трубке немного помолчали, потом хозяйка магазина огорченно воскликнула:
– Но… как же тогда? Мы же договаривались… И вообще у нас полно работы!
– У Наташи высокая температура, Оксана Юрьевна. Надо вызывать врача.
– Но… вы могли бы попросить вашу маму…
– Я не стану ее просить по разным причинам. Одна из них состоит в том, что от нас мама может принести вирус домой, а у них там грудной младенец.
– Но, может, вы все-таки как-нибудь устроитесь и… выйдете на работу?
– Очень сожалею, но… никак… Я должен быть сейчас с дочерью.
– Вообще-то… это безобразие… – совершенно убитым голосом произнесла Оксана и повесила трубку.
Алексей понимал, что они с Наташенькой здорово подвели магазин. Именно на этот день была назначена переоценка товаров и выезд на дом к одной очень выгодной клиентке. Но что Пылаев мог сделать для Оксаны? Ничего. В конце концов, когда он нанимался на работу, то предупреждал ее, что у него маленький ребенок. Но разве человек, у которого нет своих детей, способен понять его проблемы?
Вызванная на дом врач сказала, что у Наташеньки ОРВИ и что сейчас многие дети болеют, потому что в такую жарищу кругом сквозняки. Она велела давать жаропонижающее, только когда температура зашкалит за тридцать восемь градусов. Но разве Наташеньке измеришь температуру! При виде градусника она вся аж трясется от страха и заливается неимоверно диким плачем. И обманом градусник не вставишь, потому что он холодный. Алексей все же еще раз попробовал незаметно сунуть его под мышку дочери, но она взвилась так, что он еле поймал градусник, а потом с большим трудом уложил под одеяло бьющуюся в рыданиях дочку. Сбегать в аптеку за сладким растворимым лекарством, которое прописала врач, он тоже никак не мог, потому что Наташа, вцепившись обеими ручонками в его руку, никуда его от себя не отпускала. Если же он все-таки отпрашивался у нее в кухню или в туалет, она непременно вылезала из постели и, покачиваясь от жара и слабости, брела за ним, шлепая по полу голыми ножками. Ни одной таблетки парацетамола она больше не проглотила, сразу выплевывала, если Алексею и удавалось засунуть ее ей в рот.
Когда около четырех часов дня в дверь позвонили, открывать ее Пылаеву пришлось, держа на руках дочь, которая уже периодически впадала в забытье. На пороге стояла Оксана.
– Заходите быстрей! – крикнул Алексей, кивая на Наташеньку. – Что случилось?!
– Да уж случилось… – пробормотала Оксана. – Мадам Горюшкина устроила настоящую истерику, поскольку я посмела к ней приехать без вас, то есть без специалиста. Боюсь, она теперь откажется иметь с нами дело.
– Это, конечно, печально, Оксана Юрьевна, – отозвался Алексей, – но, честно говоря, мне сейчас не до этого…
– Что с девочкой? – деловито спросила Оксана.
– Всего лишь ОРВИ, но температура, по-моему, ужасная.
– Какая?
– Не знаю. Не дает измерить. И парацетамол не пьет. – Алексей смерил Оксану взглядом, как бы определяя, можно ли обратиться к ней с просьбой, наконец решил, что в его ситуации церемониться глупо, и попросил: – Вы не могли бы, Оксана Юрьевна… раз уж все равно пришли… и время потратили… сходить в аптеку? Она тут рядом, в следующем доме. Наташе выписали какое-то растворимое жаропонижающее… сказали… сладкое. Может, хоть его удастся в нее залить!
