Надолго ли — неизвестно. До сих пор у Людки всё было — ненадолго. И не всегда по ее вине.
— А как у тебя с Андрюхой?
Уступила бы его хоть сегодня.
— Пусть теперь любит свою шлюху, — пожала плечами Рина.
Ого, может, ей светят лавры поэтессы?
— Ты что, его застукала?! — два голубых блюдца. Потешных-потешных.
Да, хоть это было и нелегко. Зато того стоило. Теперь можно передохнуть. На честно занятых позициях. Жаль, без алиментов.
Не иметь парня — нельзя. Но вот дуться за него — за ветвистые рога…
— Вот козел!
А теперь — только бы не расхохотаться. Потому как бедняжка Людка думает, что у подруги всё — как у нее самой. Слезы в подушку, стихи, мысли о суициде… А вовсе не облегчение от на какое-то время отвоеванной свободы. И не временно снятая с плеч гора. Одна из многих.
— Не козел, а кобель, — объяснила Рина. — Это — совершенно разные животные, не будем их путать.
— Смотри-ка, кто идет! Ну и герла! — Людка кивнула на только что вошедшую (ввалившуюся!) девицу.
Та теперь уверенно цокает каблучками. Но не шпильками.
Правильно, с них слишком легко рухнуть. Когда не совсем трезв. Или еще что.
Лет двадцати (или чуть старше), яркая косметика, крутой прикид, модная стрижка, наглый взгляд. Жанна. Не меняется. И образ жизни-то ей внешность не портит. Почти. Или пока не портит.
— Я же говорила — вы знакомы! — торжествует Людка. Аж сияет.
А Рина — дура, раз думает вслух. И ладно — в присутствии глуповатой подружки. А если кого другого? Расслабилась…
Похоже, действительно — хорэ пить.
— Я впервые ее вижу.
— А с чего тогда взяла, что она — Жанна? И если вы не знакомы — зачем мы тогда удирали от нее на прошлой неделе?
— Когда это? — У Людки — настолько хорошая память даже во вдребезги пьяном виде?
Плохо. Даже хуже, чем Ринина болтливость.
— Во вторник прошлой недели, Ринчик. Тогда еще такой красивый мальчик сидел за вон тем столом. Брюнетик — вспомнила?
Мальчик — это серьезно. Тут что угодно запомнишь…
Это Рина помнит, что им тогда не тот заказ сначала принесли. Ну, никакой романтики.
— Сидим вот как сейчас, входит эта чувиха, идет к бармену — ну как сейчас прямо! А ты вдруг хватаешь меня за руку и…
— Я помню. Мы смотались. Сразу же.
Следи за тоном. И за залпом выпитым «дриньком». Очередным. Людка уже пялится совсем обеспокоенно:
— Рин, мне как-то не по себе, когда ты вот так смотришь…
И квасишь. Кто же тогда по домам Люду доставит?
— Как? Мне эта Жанна не понравилась. Зато ей понравился твой брюнетик, — напропалую завралась Рина, — и не понравилась ты. А у такой могут быть крутые друзья, и мы огребли бы неприятности.
Прокатит?
Людка уже открыла рот… и закрыла. Потому что крутая девица повернула прямо к ним. Мда — сейчас Людок еще наутек кинется. И правильно сделает. В каком-то смысле.
А сердце стучит — будто вот-вот выпрыгнет из груди, чтобы удрать подальше. Кстати — тоже правильно. Совсем. И не только сейчас.
— Привет, — «герла» без предупреждения уселась рядом. Ухмыльнулась — типа приветливо. Во все отбеленные зубы. — Я — Жанна.
— Люда, — неловко улыбнулась подруга. Хлопает неумело крашеными ресницами. И нервно облизывает губы, с которых и без того уже помада вином смылась. «Монастырской избой».
— Рина. — Свои ресницы — в порядке. Как и зубы. В отличие от мозгов.
— Вам здесь не скучно? — Жанна ответила улыбкой. Совсем другой. Противоположной. — Не хотите оттянуться?
Зажигалкой щелкнула красиво — как в фильме. Рина тоже долго тренировалась, чтобы получалось так же. Смогла бы сейчас не хуже Жанны. Только желания нет. Равно как и курить.
— Смотря как.
А Жанне не нравится, когда ее сверлят пронзительным взглядом. В этом она, похоже, тренировалась у зеркала меньше Рины. Или общалась не с той публикой.
— Или вам мама запрещает? — засмеялась «крутая». Чуть визгливо. И будто тоже… неловко.
А Людка нервничает всерьез. Теперь уже она хочет уйти. И правильно. Только ведь не уйдет. Такие всегда остаются за компанию — чтобы не показаться хуже других. Не нарваться потом на насмешки. Их они боятся больше, чем чего другого.
Не надо было брать ее с собой. И не только ее.
— Развлекуха крутая? — чуть прищуриться. Небрежный интерес… и ни капли страха.
— То, что надо, — ухмыльнулась Жанна. Пускает дым колечками. У Рины получались и крупнее. А уж у тети… — Оттянемся! Идешь? А ты, Люда?
— Идем! Подожди секунду, сейчас вернемся. Люд?
Рука подружки дрожит. Тоже — правильно. Молодец. Иногда тело умнее головы. Причем намного.
Туалет здесь — вполне приличный. Особенно в сравнении с тем, что приходилось видеть в российской глубинке. Даже бумага висит. И тускло блестит жидкое мыло. Сервис.
Впрочем, тетка бы точно не оценила. Отделка — панели, а не плитка.
Окно раскрылось неожиданно легко. И еще неожиданнее — бесшумно.
— Лезем! — скомандовала Рина.
— Зачем? — Людка непонимающе хлопает глазищами. Голубыми-голубыми. Говорят, мужчины предпочитают голубоглазых блондинок. Жаль, на самом деле это не так. Не всегда. — Мы же собирались с ней…
— Ты еще не врубилась — куда? Лезь! Я — следующая.
2
На стене — прямо над головой хозяйки кабинета — висит забавный зайчик. Белый, с голубыми глазами. Нарочитый позитив? Чтобы клиенты расслабились?
Светло-синие в цветочек чашки с чаем. Сахар, печенье. Это тебе не кабинет в поликлинике. Всё для вас — за ваши деньги.
— Пойми, Катя, — психолог и «хороший специалист» Галина Владимировна осторожно размешивает сахар. Привычно успокаивающе. И смотрит вполне участливо. Профессионально. Как на всех. — Как я могу помочь тебе, если ты не говоришь, что видишь в последнем сне?
Этого «аналитика» Зорка нашла сама. Анонимно. После того, как придумала отличную историю для школьного. Там фигурировали «коварный изменщик» и «бесстыжая разлучница». И, конечно, бедная влюбленная дева, что ночей не спит на почве всего этого.
Подходящее варево для тети Тамары. Наверное. Если не слишком пресное. Ничего, всегда можно добавить деталей по вкусу. И по обстоятельствам.
К школьному психологу обращаются, только если хотят, чтобы семья всё узнала, а сами признаться боятся.
А здесь всё оказалось не так уж плохо. «Аналитик» — моложавая дама за сорок. Интеллигентная. Не орет и брезгливо не морщится. И не брезгливо — тоже.
Что Зорка видит в последнем сне? Мда.
Вчера перед сном она, как всегда, раскрыла дневник — тот самый, привезенный еще из дома. Утром орала (в меру, как положено истинной леди) тетка — из-за ночных криков
