— Не доверяешь! Что ты имеешь в виду? Неужели ты так старомодна, что думаешь, будто он тебя соблазнит?
— Нет, я думала совсем не об этом, — холодно ответила Антония.
— Тогда о чем же?
— Да так, сама не знаю. Мне только кажется, что он очень и очень непрост.
— Дорогая, нельзя же относиться к людям так строго. Лучше принимай их такими как есть и получай от этого удовольствие. Я, например, так и делаю. Мне кажется, Ральф очень мил, а ты настроена против него только потому, что вообще не любишь врачей. Это просто психоз. Но не будем сейчас об этом. Ложись-ка лучше в постель. Спокойной ночи, дорогая. — Наклонившись, она прикоснулась ко лбу Антонии холодными губами. — Тебе надо больше отдыхать. Поспи завтра подольше.
Антония легла в постель и очень быстро уснула. Однако во сне она увидела Ральфа Билея, руки которого были в два раза больше, чем туловище. Он приближался к ней, протягивая эти огромные ручищи с растопыренными пальцами. Когда же она в ужасе оттолкнула их прочь, в руке ее оказалась вдруг телефонная трубка, из которой доносился зловещий шепот: «Теперь твоя очередь. Ты следующая».
Затем послышался чей-то пронзительный вопль.
Но это было уже не во сне. Антония не сомневалась, что отчетливо слышала чей-то крик. Она села в постели. Сердце ее бешено стучало. На лбу выступил холодный пот.
Кругом было очень тихо. Лишь слабо шумели сосны и металлически полязгивали листья копейного дерева. Антония заставила себя подняться и подойти к окну. Лунный свет серебрил холм и холодно поблескивал на воде. В саду лишь слабо колыхались тени деревьев. Ни в одном окне дома не горел свет. Похоже, проснулась только она. Так кричал ли кто-нибудь или нет?
Теперь она уже в этом сомневалась, и собиралась было снова улечься в постель, когда услышала, что по лестнице кто-то крадется. Под ее дверью мелькнула и тут же скользнула прочь полоска света.
Антонию так и подмывало немедленно нырнуть в постель и зарыться под одеяла. Но так она никогда ничего не узнает. Девушка сделала над собой нечеловеческое усилие и, подойдя к двери, распахнула ее.
Кто-то резко обернулся, и по коридору пронесся луч фонарика.
— Ах, это ты, Тони? — прошептала Айрис. Она запыхалась и тяжело дышала. — Я тебя разбудила? Я спускалась за Птолемеем. Он дрался с каким-то огромным котом. Я услышала, как он закричал.
В темноте Антония различила у Айрис возле груди лишь бледное пятно. Она облегченно вздохнула.
— Я тоже слышала. Я так испугалась.
— Неудивительно. — Айрис немного отдышалась. — Он вопит, как сирена. Правда, моя милая? Мне очень жаль, что ты проснулась, Антония. Ложись скорей в постель и засыпай.
Похоже, полученные вечером пощечины пошли Гасси на пользу. На следующий день, поднявшись пораньше, он вычистил всю обувь. Однако Айрис пришлось признать, что на большее его, видимо, не хватило, потому что еще до завтрака Гасси улизнул на рыбалку.
— С такими мальчишками нельзя быть слишком мягкими, — заметил доктор Билей. — Единственное, что они понимают, — это строгость. Похоже, матери Гасси как раз ее и не хватает.
— Что ж, поживем — увидим, — ответила Айрис. — Все ли сегодня хорошо спали? Я, например, отлично, пока не пришлось среди ночи разнимать Птолемея и какого-то ужасного бродячего кота. Наверное, вы сами слышали их дикие вопли.
Однако выглядела Айрис так, будто не спала совсем. Она была очень бледна, а под глазами темнели круги. К тому же она по-прежнему казалась напряженной и чем-то взволнованной.
Джойс Холстед ответила, что, как только добралась до кровати, тут же заснула сном праведницы. Ее муж — тоже. Доктор Билей промолчал. Склонив свое узкое бледное лицо над тарелкой, он, казалось, был полностью занят едой. Однако Антония понимала, что он ничего не пропускает мимо ушей. Он бросил быстрый тревожный взгляд, и его руки беспокойно дернулись. Похоже, он все-таки не очень приятный человек, решила Антония.
— Зато, Антония, — продолжала Айрис, — с тобой вчера ночью ничего не случилось. — Она обратилась к остальным. — Представляете, с Антонией происходят невероятные вещи! Сначала ей кажется, что всю ночь она слышит какие-то таинственные крики, затем падает с лестницы.
— Таинственные крики! — воскликнула Джойс Холстед, округлив от удивления глаза. — Надо же, какая впечатлительная! Наверняка это какие-нибудь чайки? Или в доме есть привидение?
— Во всяком случае, мы с ним пока не встречались. Ну конечно, это чайки. Я сама перед штормом иногда слышу по ночам их крики.
Антония почувствовала на себе взгляд Ральфа Билея.
— Вы ходите во сне?
Айрис ответила за нее:
— Она клянется, что нет, но откуда, скажите мне на милость, тому, кто действительно ходит во сне, это знать? Это могут знать только другие.
— Но я уверена, что не хожу во сне, — решительно сказала Антония.
Она почему-то чувствовала, что за внешней дружелюбностью всех присутствующих здесь скрывается враждебность. Ей враждебен Саймон, который набивает свой постоянно мокрый рот огромными кусками тоста и вечно прячет от нее глаза. И Айрис с ее заботливостью, всегда готовыми на все объяснениями, беспокойным нравом и измученным видом. И Ральф Билей, который то и дело выразительно смотрит на нее блестящими от волнения глазами. И хотя Джойс и Дэвида Холстедов трудно было бы назвать ее врагами, ясно одно — они ужасно не любят все, что выходит за узкий круг их понимания.
Впрочем, если ей приходит такое в голову, наверное, она действительно немного не в себе. Ведь у этих людей совершенно нет причин относиться к ней враждебно. Похоже, ей это просто кажется.
— Такое расстройство, — неожиданно начал доктор Билей, — вполне могло случиться на нервной почве. Вы не болели до этого, Антония?
— Да, перед отъездом из Лондона я на самом деле довольно сильно болела гриппом, — ответила Антония, как бы защищаясь.
— Ах вот как! Ну, тогда у вас просто нервное истощение.
— Вы и правда не очень хорошо выглядите, дорогая, — посочувствовала Джойс Холстед. — Уверена, что здесь вам будет гораздо лучше. Ведь здесь такой воздух — море и все такое… Мне кажется, нигде нет воздуха лучше, чем в Новой Зеландии.
Постепенно Антония поддавалась их убеждениям. Почти все, что с ней случилось, можно легко объяснить, ну, а остальное — всего лишь игра воображения.
Одна только Генриетта не согласилась бы с этим. Она обожала мелодрамы и была уверена, что даже у застенчивой, неуклюжей и вечно хихикающей Этель есть своя личная жизнь. Впрочем, поддержка Генриетты ровно ничего не стоила. Она была одинока.
