Изольда взглянула на номер в мобильнике, и недавнее оживление на ее лице сменилось сарказмом.
— О, да это Марк! Соскучился, наверное. Давно не виделись, — не без ехидства пояснила она.
— Изольда! — Трубка заорала так, что даже Инна на отдалении вздрогнула. — Куда же ты, дорогая женушка, подевалась? Дома тебя нет, у соседей тоже, даже твоя лучшая подруга, эта предательница Кирка, не знает, где ты. Даже твои дочери не знают!
— А что, собственно, случилось? — искренне удивилась Изольда. — К чему такая забота о ближнем? И зачем тебе я? Ты что же, Марик, хочешь дать мне денег? Пригласить в ресторан? Сводить в казино?
— Пускай твой дачный крот, твой престарелый физкультурник Василий Петрович, тебя угощает, — буркнул Марк и добавил: — Своими прошлогодними домашними заготовками. Ты ведь любишь его противные тушеные кабачки? А варенье из тыквы? Или какой-нибудь другой дешевый силос? Вот уж кто настоящий жмот — так это твой Васька. Таких скупердяев еще поискать! Смотри не отравись его ботвой! Леченье в России сейчас — дорогое удовольствие. Или ты, как всегда, сама его кормишь? Ведешь здесь светскую жизнь — как будто ты в Кельне? Жалеешь бедного пенсионера и угощаешь мороженым в кафе? Признавайся, этот халявщик сейчас рядом с тобой?
— Не лезь в мою личную жизнь! — возмутилась Изольда. Она так сжала трубку, что костяшки пальцев побелели. — Если тебя это и вправду интересует, рядом со мной сидит Инка, и мы ждем, пока здесь починят ее каблук. Короче, мы в обувной мастерской.
— Дай ей трубку, — потребовал Марк. Похоже, он никак не мог поверить в отсутствие рядом с Изольдой Василия Петровича.
Изольда пожала плечами и передала Инне трубку.
— Он там? — грозно спросил Марк. Казалось, даже ее телефон заискрил от ревности.
— Нет, мы вдвоем, — кротко и коротко ответила Инна, на всякий случай не уточняя, кто этот загадочный «он». И так ясно.
— Передай моей все еще супруге, что звонила наша дочь из Парижа. Бедная Светка! Девочка волнуется, второй день не может разыскать мать. Неплохо бы Изольде иногда появляться дома, если она все еще мнит себя замужем. Дочки наивно верят, что у матери нормальная семья. Понимание этого, кстати, важно в любом возрасте. Ладно, что это я воздух напрасно сотрясаю. Пускай Изольда хоть внучкам позвонит. Анечке в Париж и Веронике в Юту. Или их мать все деньги уже успела просадить на Ваську? Скажи Изольде, что она ветреная бабушка! Кокетка! Нет, скажи, что она… леди Макбет! Гертруда! Надеюсь, хоть меня не отравит…
— Обязательно передам, — вежливо пообещала Инна. — Хотя при чем тут Гертруда, вы-то, дядя Марк, пока живы? И у вас не сын, а дочь…
Но Марк уже отключился.
— Отелло на пенсии! — проворчала Изольда. — Теперь-то ты, Инка, меня понимаешь? Ну как можно жить с таким типом? Меня осуждает, а сам всю жизнь имеет любовниц. Сейчас у него подружка лет на двадцать моложе. А Василий Петрович… Я познакомлю тебя с ним. Ангел, сущий ангел! Надежный, добрый, внимательный. И не мелочный. Предлагал мне пару лет назад руку и сердце вместе с самым дорогим — свою дачу хотел на меня оформить. Жаль, что жизнь нас развела. В Германию на ПМЖ его не пустят, да он и не захочет. Василий, в отличие от Марка, человек верный. Влюблен, как юноша, в Питер и обожает свои шесть соток под Гатчиной. А еще готов бесконечно обустраивать свой деревенский дом, где живет круглый год, и сельскую школу, в которой работает учителем физкультуры. Да что их сравнивать! Василий — настоящий мужчина, волевой и цельный. Не то что этот вечно ноющий интеллигент.
У Изольды снова зазвонил телефон.
— Да что это такое! Спасу нет от этого проклятого телефона! И от звонков бывшего мужа! — вспылила она.
Изольда раздраженно выхватила мобильник, собираясь отключить его, но взглянула на номер и просияла.
— Анечка, как я рада тебя слышать! Ну, как ты там, мой золотой, мой самостоятельный ребенок? — сказала она совсем другим голосом.
— Бабушка! — Даже Инна расслышала на расстоянии звонкий детский голосок. — А где ты сейчас, в Германии?
— В Санкт-Петербурге, мадемуазель Анна! — Изольда заворковала тем особенным сладким голосом, каким все бабушки на свете говорят с внуками. — Анечка, расскажи, что было сегодня в школе? А что ты, детка, получила вчера по французской грамматике? Говоришь, очень трудная? Русский язык не легче! Учи, Нюра, русский с мамой, не ленись, а то мы с тобой играть не сможем. И хороводы водить. Я-то по-французски ни бум-бум.
— А что такое «ни бум-бум»? — уточнила Анечка.
— Ну, ни словечка…
— Я тебя научу французским песенкам.
— А я тебя — русским. Помнишь, мы с тобой в каникулы хороводную песню учили?
— Сиди-сиди, Яша, под орьеховым кустом, — запела девочка. — Грызи, грызи, Яша, фисташки кальеные.
— Орешки, — автоматически поправила Изольда.
— А где дедушка? — неожиданно спросила внучка. — Он будет приехать к нам на Рождество? Я уже написала про него в школьном сочинении.
— Ну, конечно, — пообещала Изольда.
— Дедушка сказал маме, что всегда ищет бабушку. Почему ты прячешься?
— Знаешь, ему нравится играть в прятки, как и тебе. Он такой забавник! И так любит говорить по телефону! Скоро ты его увидишь, детка. Дедушка обожает путешествия.
— Как Христофор Колумб?
— Как Робинзон Крузо!
Изольда отключила телефон и достала из портмоне маленькую фотографию. На Инну уставилось доброе, слегка простоватое лицо немолодого мужчины. На голове у него красовалась дачная панамка в горошек, очевидно прикрывавшая обширную лысину.
— Не скучай, Васенька, завтра увидимся, милый, — пообещала Изольда и, к изумлению Инны, смачно чмокнула кусочек бумаги.
Изольда вытерла платком сначала глаза, потом фотокарточку, собралась с мыслями и строго сказала Инне:
— Теперь о главном. Что будем делать с картиной?
— Как — что? — оторопела Инна. — Пусть остается там, где была. У вас нет никаких оснований требовать ее у старушки.
— А вот тут ты, милая, крепко заблуждаешься.
Изольда победно глянула на Инну и продолжила прерванный рассказ.
В тот давний день, когда собравшиеся выпили за здоровье именинницы по рюмке разбавленного спирта, незваный гость встал и тихонько попросил Изольду выйти с ним на коммунальную кухню.
— Я очень виноват перед тобой, Изольда, — сказал Артемий Саввич и старомодно поцеловал девушке руку, склонив совершенно седую голову.
Изольда ужасно смутилась и взглянула на гостя с изумлением. А тот, видимо расхрабрившись от спиртного, рассказал все как на духу. Во время всего повествования Артемий Саввич продолжая стоять, все так же склонив голову. Словно Изольда была священником и принимала у него исповедь. Он поведал о том, как Карл Шмидт принес ему до войны холст, завернутый в трубочку. На полотне был старинный портрет графини Шаховской. А он, Артемий Саввич, сам оформил на этот холст в родном Русском музее так называемую атрибуцию — описание картины, а также заключение экспертизы. Так появились на свет основные бумаги, подтверждающие подлинность полотна. В них было указано и то, что картина написана не позже восемнадцатого века, однако автор ее неизвестен. Заключение специалистов было заверено всеми печатями и подписями, какие в то время были возможны. Артемий Саввич рассказал, как после их встречи лично отвел друга к нотариусу и оформил у него дарственную. Свидетельство было выписано Карлом Ивановичем Шмидтом на картину «Портрет графини» на имя дочери Изольды Гурко. Профессор Шмидт «для надежности» написал на обратной стороне холста, что картина подарена им дочери в день ее совершеннолетия. Хотя нотариус и убеждал его, что подобная надпись — полная отсебятина и никакой юридической силы не имеет.
