– Так-так, – проговорил он нараспев. – Как говорится, с возвращением!
Но глаза у него, когда он посмотрел на Охотника, были злые, и я поняла – он никогда не простит, что его брат погиб, а мой спутник остался жив. К нам подошел капитан Калиновский с неизменной папочкой.
– Ну, господа хорошие, – продолжал Никита, – будьте добреньки, отдавайте оружие.
– У меня ничего нет, – хмуро ответил Охотник. Свой пистолет он действительно оставил в машине.
– У меня тоже, – весело поддакнул Калиновский.
Он и пухлолицый Никита поглядели друг на друга в упор, и в душе моей шевельнулось предчувствие, что они вот-вот вцепятся друг другу в глотки. Но ничего не произошло: каков бы ни был норов Никиты, он спрятал его в карман и нацепил на физиономию самое гостеприимное выражение.
– Это правда, что от дачки нашей одни воспоминания остались? – кисло спросил он.
– Истинная правда, – подтвердил Калиновский, и хотя в его тоне вроде бы не было насмешки, Никита весь подобрался.
– Я так и знал! Некоторым, – он бросил на Охотника выразительный взгляд, – нельзя поручить даже охранять сортир, а им вместо того дают важные задания.
– Это ты о себе говоришь? – поинтересовался Охотник.
В ответ Никита осыпал его бранью и стал орать, что он не намерен терпеть оскорбления, что он только что потерял брата, и вообще…
– Это был твой план, умник, – напомнил Охотник. – Можешь считать, что брата ты угробил сам.
После этого Никита кинулся на него и сразу же схлопотал удар в челюсть. Из дома выскочили охранники и стали разнимать дерущихся. Капитан Калиновский во время этой стычки преспокойно говорил по сотовому, не обращая никакого внимания на то, что происходило рядом с ним.
– Прекратить!
И на крыльце возник разъяренный Ипполит Шарлахов. Я поежилась, почувствовав, что даже воздух вокруг как-то сгустился.
– Серега! Мы с ним вместе росли! Вместе по жизни шли… А этот… меня винит, что он погиб из-за меня!
…И в этот момент я почувствовала, что мне все надоело. Надоела стрельба, погоня за неуловимым Ангелом, драмы, свидетелем или действующим лицом которых я была. Мне захотелось просто развернуться и уйти. И я бы ушла, если бы не капитан Калиновский.
– Татьяна, вы куда? Нам в дом.
– Я не вижу смысла тут оставаться, – буркнула я, и это было полуправдой.
– Смысл есть. Вы же наш единственный свидетель.
– Но я уже рассказала все, что знаю.
– А вдруг вы еще что-нибудь вспомните, как сегодня?
Я посмотрела на его лицо и поняла, что возражать бесполезно. И еще я поняла, что адски устала. События этой ночи окончательно меня вымотали.
В холле мы расстались. Охотника увели к врачу обрабатывать рану, Ипполит Сергеевич и Калиновский ушли совещаться, а мне дворецкий сказал, что я могу подождать в одной из комнат, и провел меня в маленькую симпатичную гостиную, где стоял огромный аквариум и напротив него – мягкий, как пух, восхитительный бархатный диван. Едва дворецкий скрылся за дверью, как я сбросила обувь, рухнула на диван и тотчас же провалилась в сон.
…По шоссе медленно катится горящая покрышка.
Взрыв, и из огня вылетает мотоциклист. В свете зарева мне кажется, что на плечах у него две головы, но я тотчас же во сне понимаю, что это сон.
Мотоциклист подходит ко мне, в руке у меня пистолет, но, сколько я ни стреляю, противник все приближается. Мотоцикл, само собой, уже куда-то исчез.
Потом он снимает шлем и протягивает мне. И я вижу, что под шлемом на плечах у него ничего нет.
Впрочем, я держу в руках уже не шлем, а голову, которая со значением мне подмигивает…
– Слава!
Переход от сна к яви был болезненным: кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
– Эй, соня, проснись, – твердил над моим ухом незнакомый женский голос.
– Слава, разбуди ее, она не хочет вставать. Разлеглась тут на итальянском диване!
– Пусть спит, – забормотал в отдалении виноватый мужской голос. – Тебе-то что?
– Слава, ты в своем уме? Эти диваны не для того, чтобы на них лежать! Немедленно вставай! – это мне.
Весь мой сон как рукой сняло. Я приподнялась на локте и обнаружила в метре от себя молодую женщину. Если по канонам жанра описывать ее внешность, то получится неинтересно, потому как ничего особенного в ней не было. Поэтому скажу просто – больше всего она смахивала на продавщицу овощного отдела, если не принимать во внимание одежду, макияж и прическу. На вид незнакомке было лет тридцать, и, судя по ее украшениям, это были тридцать с толком прожитых лет. Серые глаза неприязненно изучали меня. Одежда – чрезвычайно модная и чрезвычайно дорогая – умело облегала те части тела, от которых мужчины чаще всего теряют голову.
Возле дверей стоял плешивый Владислав, сын Ипполита. Лицо у него было усталое и какое-то мятое.
– Вы уже проснулись, Таня? Вот и чудненько.
– Скажи ей, чтобы она не валялась на диване, – требовательным тоном обратилась к нему продавщица овощей.
– Марина, прошу тебя.
Он не просил, он умолял. Все ясно: стервочка и подкаблучник. Стало быть, эта Марина – его жена, та самая, которая будто бы крутила роман с братом собственного мужа. Я вновь окинула ее критическим взглядом. Есть на свете писаные красавицы, с которыми мужчины предпочитают не иметь дела, и есть обыкновенные с виду женщины, умело поддерживающие вокруг себя накал страстей. Судя по всему, Марина принадлежала именно к последней категории. В глубине ее глаз трепетали властные огоньки, которые решительно не сулили добра никакой женщине, вторгшейся на ее территорию. Сейчас такой женщиной была я, и это меня позабавило.
– Привет, – сказала я. – Я Татьяна. – Я зевнула. – Извините, что так получилось, просто ночью мне не дали заснуть.
– Мы знаем о ваших приключениях, – вежливо отозвался Владислав.
– Эти диваны не предназначены для того, чтобы на них спали, – упрямо повторила Марина.
– Что, такое фиговое качество? – невинным тоном поинтересовалась я.
Похоже, что мое замечание выбило у жены Шарлахова-младшего почву из-под ног. Марина метнула на меня негодующий взгляд и, отойдя к столу, стала поправлять цветы в большой расписной вазе. Цветы были красивые и, наверное, редкие – какой-то сорт орхидей с лепестками поразительной расцветки.
– Кстати, – спросила я, вспомнив кое-что, – где мой телохранитель?
– Кто? – Брови Владислава поползли вверх.
– Охотник.
Марина фыркнула.
– Разве он ваш личный телохранитель? – не удержалась она от шпильки. – А я-то думала, он работает на нашу семью.
– О, так у вас есть семья? – двусмысленно отозвалась я.
Все-таки я добилась своего: ее щеки вспыхнули жгучим румянцем, и она едва не опрокинула вазу.
