– Какой ужас!
Последовала пауза. Я ожидала продолжения, но он просто сидел в молчании, покачивая головой. Роджер, который уничтожал булочки с непреодолимой жадностью, противно захихикал:
– Хотите услышать мой комментарий, прежде чем возьмете слово, Стив? Я предупреждаю, что он разобьет все ваши теории в пух и прах.
Вызов вернул пастору дар речи, если не самообладание:
– Роджер, ваше циничное поведение объясняется неутихающей болью в шее. Откуда вы знаете, какую теорию я собираюсь применить?
– У вас нет выбора, – ответил Роджер. – Вашей профессией вы обречены всю свою жизнь искать согласия между благожелательным Богом и порочным миром. Я хочу уберечь вас от унижения оказаться неправым в этом случае и рассказать о своем открытии прошлой ночью.
Пока Роджер вел свой рассказ, отец Стивен слушал его недоверчиво и подозрительно. Как умудренный опытом риторик, Роджер приберег главное напоследок.
– Сегодня днем я проявил пленку, – сказал он. – Вот что получилось.
Из кармана куртки он вытащил толстую пачку отпечатанных фотографий. Би нетерпеливо протянула руку, но Роджер затряс головой с улыбкой сумасшедшего на лице:
– В свое время, в заданном порядке и с комментариями.
Отодвинув чайную посуду, он освободил место на столе. Мы столпились вокруг. Отец Стивен проявлял такое же любопытство, как я и Би.
– Во-первых, – сказал Роджер, – два фотоаппарата я укрепил на стене. Они срабатывали от протянутых к ним нитей.
В его голосе звучали необычные нотки, заставившие меня взглянуть на него с подозрением. Между тем он положил на стол первый отпечаток.
Это был замечательный снимок Анабеллы, бегущей по коридору. Ее хвост был поднят, взгляд выражал глубокую задумчивость.
Прежде чем кто-либо успел высказать свое мнение, Роджер добавил к первому еще один отпечаток. На этот раз Анабелла, видимо, услышала щелканье затвора или увидела слабую красную вспышку. Ее голова была повернута в сторону фотоаппарата. Она выглядела слегка заинтересованной, но ничуть не смущенной.
Никто, кроме меня, не счел это смешным. Через минуту мой смех прекратился, и Роджер сказал:
– Мне следовало предвидеть что-либо в этом роде. Дом кишит этими проклятыми животными. В следующий раз я подниму нити на несколько футов выше.
– Ладно, Роджер. Пошутили и хватит, – произнесла холодно Би. – Вам не следовало показывать нам эти фотографии, если вам не удалось снять что-нибудь важное другим фотоаппаратом. Давайте будем серьезнее.
Роджер добивался эффекта. Снова я почувствовала, что все, что происходит, для него является прежде всего захватывающей игрой. Даже синяки на его шее, теперь спрятанные под шарфом, не убедили его, что проблема далеко не академическая.
– Хорошо, – согласился он. – Пойдем дальше.
Он стал вытаскивать фотоснимки, как из карточной колоды, и давать по ходу дела комментарии.
– Первые три показывают коридор до того, как Кевин отворил дверь. Здесь нет ничего необычного. Здесь изображен Кевин. И здесь, и здесь...
Отец Стивен тяжело задышал. Ни мои описания, ни Роджера не могли передать потрясающий смысл действий Кевина. Его движения и выражение его лица, запечатленные на снимках, разделенных во времени лишь секундой, не оставляли сомнения в его мыслях и намерениях.
– Никаких признаков другого – гм... – объекта, вы видите, нет, – сказал Роджер, продолжая извлекать новые отпечатки. – Здесь Кевин опустил руки. Вот поворачивается. А здесь...
На фотографии, которую он показывал, Кевин полностью повернулся спиной к фотоаппарату. Рядом с ним, между небольшим столиком в стиле чиппендейл и зеркалом, имелась слабая полоска света.
– Это может быть дефектом пленки, – предположила я.
– Посмотрите на эти, – ответил Роджер.
Оставалось двадцать четыре фотографии. На двух последних коридор был пуст, дверь в комнату Кевина закрыта. Но на трех снимках перед ними...
Я схватила один из них. Отец, Стивен и Би сделали то же самое. Они были почти идентичные.
То, что первоначально было слабой полоской света, на этих трех отпечатках стало светящимся столбом. Это было похоже на объект, который я видела в первую ночь, перед тем как он начал обретать форму. Сужение в «талии» и шар над тем местом, где было расширение «плеч» и которое могло оказаться головой, напоминали человеческие формы, но детали были неразличимы.
– Я увеличил последний снимок, – сказал Роджер, доставая фотографию на глянцевой бумаге форматом восемь на десять. – К сожалению, увеличение только ухудшило четкость.
Мы повертели фотографию в руках. Фигура стала видна менее отчетливо, но теперь удалось заметить пару интересных деталей. В центре фигуры имелась сердцевина из практически непрозрачного материала. Через него нельзя было увидеть другие предметы, тогда как через края фигуры это сделать было можно. Кроме того, можно было что-то различить в нижней части фигуры.
– Складки, – указал Роджер. – Видите их? Что-то похожее на длинную юбку, или платье, или тогу.
– Тога? – голос отца Стивена потерял свою мягкость я спокойствие. – Роджер, порою вы испытываете мое терпение. На что вы намекаете? На духов римлян, которые «кричат и вопят на улицах»? Вы, должно быть, сошли с ума, если так легкомысленно относитесь к данному предмету.
– Кто говорит, что легкомысленно! – с негодованием воскликнул Роджер. – Я подхожу к нему, как и ко всем другим проблемам, разумно, логически...
– Проблема добра и зла не поддается логике.
– Ха! Приехали. Я знал, что вы сюда свернете. Дальше вы будете твердить о дьяволах, злых духах и кем-то проклятых душах.
– Роджер, вы невероятно грубы, – взмолилась Би. – Что еще может быть, кроме...
– Ничего страшного, Би. Мы с Роджером дополняем друг друга. – Отец Стивен пришел в себя. Он слабо улыбался. – В действительности возможны многие вещи.
– Включая галлюцинации? – с надеждой предположила я.
– В вас говорит современный молодой скептик, – сказал отец Стивен. – Нет, Энн, забудьте об этом. Я считаю невероятным, чтобы три разумных взрослых человека страдали одним и тем же недугом.
– Четверо, – поправила я.
У отца Стивена исчезла улыбка.
– Четверо, совершенно верно. Несчастный молодой человек... Что-то надо делать. Он в серьезной опасности.
Я поспешила заявить:
– Я так благодарна, так удивлена и рада – вы поверили нам, правда?
– Роджер сказал бы, что я доверчив по натуре и по воспитанию. Конечно, я думаю, что труднее поверить в предрассудки современной психиатрии, чем в... даже в теорию Роджера о неизвестных науке полях психической энергии.
