ты очень горячая девочка.
Она растерялась, и я понял, что совсем не подумал о том, что у неё может быть посттравматический стресс. Отстранился, коря себя за необдуманное поведение.
– Надо вызывать врача, ты горишь.
– Ничего подобного, – возразила, гундося. – И что у тебя за навязчивая идея показать меня докторам, до тебя я вообще их в глаза не видела.
Да уж, с этим не поспорить.
– Похоже, я приношу тебе одни беды, Алёна, – озвучил собственные мысли.
Она замерла, а когда я захотел встать с кровати, сжала край моей рубашки, очень серьёзно смотря на меня.
– Я тебя не ненавижу больше.
– Порой мне кажется, что лучше бы ненавидела, – коснулся нежной щеки мимолётным движением. Она поймала мою руку и сжала кончики пальцев. И снова этот прямой взгляд, сбивающий наповал.
– Только иногда, – призналась она усмехнувшись. – Мне, наверное, пора, а то скоро придёт твоя девушка.
Чёрт. Мила.
Тысячу раз пожалел о совершенной глупости. И как теперь всё объяснить?
– У меня нет девушки.
– Конечно, – фыркнула Алёна, откидывая одеяло. – У тебя множество девушек.
– И куда ты собралась?
Моя майка на ней задралась, и я увидел на бёдрах девушки ссадины, которые вчера обрабатывал, и подумал, что мало Кириллу досталось от меня.
– Домой, а то нагрянут твои поклонницы, а тут я. Не хочу мешать.
Алёнка злилась как маленький ребёнок, не в силах сдержать эмоции, и до того это выглядело забавно и мило, что с трудом переборол в себе желание засмеяться. Будь на её месте любая другая, это вызвало бы во мне раздражение, как, впрочем, раньше всегда и бывало.
Потянул за край собственной майки, привлекая Алёну к себе, так что она оказалась зажата между моих ног, удивлённо на меня взирая. Хотелось залезть руками под её скудную одежду, сжать бёдра, подняться руками к талии, чтобы чувствовать тепло обнажённой кожи. Стиснул зубы, силясь вспомнить, что собирался сказать, оставляя руки поверх майки на уровне бёдер.
– Хочешь, у меня никого кроме тебя не будет?
Она вглядывалась в моё лицо, должно быть пытаясь понять, серьёзен ли я, а потом отпустила глаза и тихо произнесла:
– Нет.
Отошла и, сев на пол, принялась искать что-то в рюкзаке, не обращая на меня внимания, пока я переваривал, что меня отшили. Ничего не понимаю, видел же, как она реагирует на меня, как дрожит под моими руками, как смотрит на меня. Спросить «почему» не позволяла гордость, поднялся и покинул комнату, скрывая разочарование. Никогда не предлагал девушке монополию на собственное тело, а когда предложил – она отказалась.
Вышел на террасу, думая о том, что либо у меня дым пойдёт изо рта, либо пар из ушей. Чёрт, до чего я докатился.
– Клим, – оборачиваюсь, стоит в обтягивающих серых штанах и толстовке с изображённым на груди гербом России, должно быть приготовленные ей для ночевки в лагере, спасибо, что не пижама с оленями. Вещи, которые вчера были на ней, переданы адвокату, заверившему, что они могут пригодиться на следствии.
– Здесь холодно, зайди внутрь, – сказал, делая глубокую затяжку. Она снова чихнула, нос красный, глаза воспалённые, но продолжила стоять на месте, обнимая себя руками.
– Самгин, неужели ты считаешь, что тебе стоит только поманить меня пальцем и я прибегу?
Делаю очередную затяжку, смотря на нее. Дрожит как осиновый лист, но не уходит.
– Считал бы, если бы ты за мной когда-нибудь бегала, – говорю сухо. – Из нас двоих бегаю только я.
Она открывает рот в желании возразить, но, должно быть, слов не находит и в итоге выдает:
– У меня не может быть секса.
Прав Макс, эта девочка – моя погибель, честное слово.
Бросил окурок в пепельницу и увел её на кухню, желая услышать интересный рассказ.
– На этой неделе или в этой жизни? У тебя что, планируется постриг в монахини? – спросил я, делая нам кофе.
– Очень смешно, – съязвила малявка, кроша бумажную салфетку. – Мне нельзя до Олимпиады заниматься сексом, это может подстегнуть выброс гормонов, и тогда у меня начнутся проблемы с телом. Я не могу так рисковать.
Угораздило же меня влюбиться в девчонку, которой нельзя трахаться. Карма сука.
Где-то уже слышал подобное, но думал, это что-то из ряда фантастики. Надо будет почитать на эту тему, звучит как бред, но не удивлюсь, если его вбивают гимнасткам в головы, чтобы они не отвлекались от спорта.
– Сколько времени осталось до игр?
– Десять месяцев.
– Хорошо.
Она тут же поднимает глаза, не веря собственным ушам.
– Ты готов воздерживаться девять месяцев?
И я не верю, что могу согласиться на подобное, мало представляя, как выживу. Десять месяцев без секса, мать вашу, я же свихнусь!
– Да, но после меня должны будут причислить к лику святых, – морщусь, чувствуя уже боль в паху, внутренности даже от одной мысли об отказе от секса сводит в узел.
Алёна бросает несчастные остатки салфетки, подходит ко мне и проверяет температуру, приложив ладонь к моему лбу.
– Просто хочу проверить, что ты здоров, – веселится, засранка, – и может быть, ты напишешь мне об этом расписку, что-то вроде: я, Клим Самгин, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, обязуюсь воздержаться на десять месяцев от секса по собственной инициативе. За смерть от воздержания прошу винить Алёну Комар.
Притягиваю к себе, с деланно-серьёзным видом смотрю в голубые глаза, пока медленно провожу ладонью по спине, спускаясь к маленькой попке, которую начинаю поглаживать, теснее прижимая к собственному паху. Сжимаю упругую задницу, наклоняясь к шее, касаясь губами нежной кожи за ушком, чувствуя, как дрожь проходит по всему её телу, а с губ срывается рваный вздох, а потом отпускаю и подхожу к холодильнику, рассматривая его пустоты.
– Просто знай, что ты в любой момент можешь попросить меня снять напряжение, знаешь, секс отлично расслабляет мышцы, – слышу собственный хриплый голос, если Алёна сейчас опустит взгляд на мою ширинку, то поймёт, насколько мне хреново. – Надо бы еды купить.
Она стоит и смотрит на меня огромными глазищами, готов биться об заклад, сейчас принявшими тёмно-бирюзовый оттенок, на щеках пылает румянец, делая её невероятно красивой, так что мне стоит огромных усилий держаться на расстоянии.
– Ты играешь в грязные игры! – хватает попавшее под горячую руку полотенце и кидает в меня, ловлю его прежде, чем оно ударится об мое лицо, и ухмыляюсь.
– Не хочу страдать в одиночестве, – подмигиваю ей.
Закрываю холодильник.
– Поехали возьмём твои вещи, ты остаёшься здесь, пока твоя бабушка не вернётся, купим еды и что-то от простуды.
Алёна долго злится, дуется, но, к моему удивлению, соглашается, должно быть, ей
