— Здравствуй, Злата, — произносит Римма Васильевна, переступая порог моего номера. — Хорошие хоромы снял для тебя сын. Хвалю.
— Для чего вы просили встречу? У меня нет настроения и желания перекидываться колкостями, да и не особо я способна к ним, как помните.
— Спасибо, что согласилась на мой визит, приятно, что после всего ты не отказала. Видимо, к сыну есть чувства, — присаживается в кресло.
— Вы знаете ответ, по щелчку они не проходят, но не думаю, что это взаимно. Платон изменил мне, уверена, что новость вам известна. Рады? Ведь теперь не будет тупоголовой кассирши рядом, верно? — обращаюсь к свекрови.
— Мне было 20, - начинает она, игнорируя мой укол. — Первая беременность. Любимый сын. Нищета, в которой жили, — прокашливается, — она была тотальной. Платону нечего было и на ноги надеть. Муж свалил к кассирше из соседнего магазина, забрав все. Выкинул в суровую зиму с двухлетним Платом. Босиком. Я никогда не забуду эту боль и унижение, — глаза Риммы начинают слезиться. — Уверена, он тебе не рассказывал, как мы жили. Он ведь успешен, богат, красив, Бог. И держит лицо в любой ситуации. Хотя под броней его холода — горячее доброе сердце. Заботливое, — говоря о сыне ее лицо проясняется. — Когда Плату было девять, он сказал, что сделает немыслимое, чтобы я забыла о нашей ничтожной жизни, добьется всего. Купит мне лучшие вещи, дом, подарит безбедное существование. Я тогда лишь посмеялась. Но сын не обманул.
Слушаю затаившись. Я не знала. Ничего не знала о муже, с которым живу семь лет. Казалось, он и его нервная и разбалованная мамаша, родились с золотой ложкой в зубах, и никогда не знали бед.
— Платон упорный с детства, его хаяли, обзывали, даже кричали в спину нищеброд, но его это не шатало, пер как танк. Он был уверен, что сможет достичь чего-то в жизни и достигал. Я мать так себе, Злата, вообще. Не верила в сына, считала глупостью все его написания программ, увлечения, упоительные вечера в сети. Мы нищие. Точка. Так и должно быть. Отец не помогал сыну, но растил двух чужих девочек, было ужасно больно все это видеть, жил бывший муж неподалеку и мы частенько сталкивались с его новой счастливой семьей, — Римма берет стакан воды и делает глубокий глоток. — В пятнадцать Платон заработал первый миллион. Даже тогда я думала украл. Не укладывалось в голове, как этот мальчик смог. Но он смог. Его взяли в одну из лучших айти компаний и считали гением. Ребенок, а такое творит. Ум Платона поражал.
— Я знаю, что он способный, всегда был. Работа его жизнь, — произношу еле слышно.
Никогда не сомневалась, что даже сейчас он не достиг пика своего успеха.
— Мне жаль, что я не научила Платона ценить главное — семью. Напротив, привила понимание, что все крутятся ради благ около него, не достойны, не любят, пользуются. Он ведь не знал от меня особой заботы и никогда не требовал ее от женщин, принимая нормой их нежелание что-то делать по быту или как-то для него стараться. Мне стало страшно, когда ты появилась. Испугалась, что могу потерять своего ребенка, его расположение, заботу, то, что забудет обо мне, как когда-то его отец. Я эгоистка, ужасная, и не скрываю этого. Отчасти потому и сына тянуло на подобных мне. Но люди часто порицают в других то, чем полны.
— Я люблю вашего сына не за деньги, — осекаюсь, — любила. Но он меня променял, нашу семью, отношения, на мнимое удовольствие. Предал, — чувствую, что слезы катятся по щекам, хотя меньше всего я хотела бы плакать перед Риммой.
— Ты думаешь я пришла рекламировать сына? Нет. Просто захотелось рассказать, как мы жили, как он рос. Ведь вы не умеете говорить, делиться. И эта стена, в том числе, причина проблем в вашей семье. Я не стану просить за своего ребенка и говорить прости. Я не простила измену. Но если твоя душа его любит — подумай. Нет в мире идеальных людей, и Платон неидеален. Он бывает невыносим, ужасен, но не отнимай годы, когда за тебя он заступался, когда жил тобой, когда даже от любимой матери, с которой сожрал тонны дерьма, отказался ради тебя. Нет, как женщина я не скажу прости. Это скажет только сердце. Но не лишай его дочери. Ты красивая девушка и найдешь себе много мужчин, Платон тоже не пропадет, такие хватают звезды с неба, но Рита? Рита должна быть с папой и мамой. Даже в разлуке не лишайте ее любви. Не запрещай ему с ней видеться. Мой сын страдал без отца, пусть даже такого ужасного и неправильного, я бы не хотела, чтобы и его дочка постигла та же участь.
— Вы можете не переживать, никогда не стану действовать во вред нашей дочери. Платон отличный папа, и даже в гневе я прекрасно это понимаю. Рита любит его. Возможно, — делаю тяжелый вздох, — даже больше чем меня.
— Я так боялась боли сыну. Предательства. Того что сама жрала ложками, что упустила момент — кровь не вода. Он тоже предал женщину, как и его отец. Я боялась боли Плату, а сделал больно он.
Я смотрю на нее и внутри все сжимается. Римма не кажется чудовищем. Нет, она не стала лучше, или терпимее ко мне. Но в голове сошелся паззл. Почему. Зачем. У нее своя боль. А у меня теперь своя. Мы все так же по разные баррикады, но все так же любим Платона и Риту. Только моя любовь к мужу теперь избитая, раненая и порванная в клочья.
Слезы не останавливаются.
— Дай себе время. Полгода, год, разъезжайтесь, пробуйте новую жизнь, может быть, даже людей. От себя не убежишь, от судьбы тем более. Если Платон твой мужчина — вы будете вместе. Если Платон МУЖЧИНА — он все равно тебя вернет. Тут должно быть желание и уверенность, что это необходимо вам двоим.
Я больше не могу ее слушать. Хочется встать под душ, включить горячую воду и в голос кричать. Как же мне больно. Как плохо. Не представляю, что будет дальше и вообще сомневаюсь, что будет. Сердце колотится так, что кажется, еще немного и остановится, а заодно и прекратится невыносимая боль…
