– Ну и как?
– Чего?
– Учишься как?
– Да так, – испуганно побормотал Макс, – как все.
Чего это он? Зачем ему? Мать говорила, что такое дубье, как ее сыночек, – наказанье божье, и больше таких тупоголовых на свете нету, а потом перестала кормить. А этот зачем спрашивает? Тоже хочет выгнать? Макс был не дурак и знал, что все придирки к его учебе – просто так, повод, чтобы избавиться от него, перестать давать ему еду и одежду. За шестнадцать лет он так надоел матери, что она готова была уморить его голодом, только чтоб он сгинул из дома. Почему-то он уверен, что этот не выгонит его и не попрекнет куском. Ошибся?!
– Ты что застыл? – спросил Архипов, засовывая в чайник ломкие длинные стебли. – Или еда вся кончилась?
– Я… я не все съел, – в панике и унижении забормотал Макс, – еще….осталось еще…
– Ну, доедай, – с досадой предложил Владимир Петрович, – а я пока мясо пожарю. Будешь мясо?
– Я… буду. Спасибо.
– Пожалуйста, вежливый ты мой.
Некоторое время они помолчали – настороженный Макс, задумчивый Архипов и безмятежный Тинто Брасс на своей круглой подушке.
Архипов уложил на раскалившееся сковородное дно толстые куски мяса и спросил неожиданно:
– Где ты порезал руку?
– Чего?!
– Того. Руку, спрашиваю, где порезал? Только давай без художественного свиста – в подъезде, мол, и всякое такое.
Макс вытянул руку и уставился на длинный ровный порез, как будто впервые видел.
– Ну? И где?
– В квартире, – признался Макс, – у Маньки. Ночью. Я услышал, вошел кто-то: Это вы, то есть. Я тогда не знал, что вы. Ну вот. Я… испугался и под диван полез. Ну, спрятаться хотел. А там какой-то гадский нож валялся. Я в темноте его и не видел. Я – р-раз, об него руку и полоснул, больно. Вылез, а тут… собака ваша. – Из уважения к Тинто Макс понизил голос. – А про подъезд я просто так сказал, чтоб Манька не ругалась, что я в ее квартире под диванами шарил.
Деревянной лопаточкой Архипов простучал по стойке “Чижика-пыжика”. Он не так представлял себе всю картину.
– А ты не врешь?
– Да чего мне врать?! – взвился Макс – Я ничего не крал и в вещах у нее не рылся! Ну, я просто так сказал про подъезд, чтоб она не ругалась!
– Нож лежал под диваном в гостиной, – уточнил Архипов, – и ты его ниоткуда не приносил?
– Да откуда я его мог… зачем мне его носить-то?! Я об него руку располосовал, а знал бы, что он там лежит, не располосовал бы!
– Ну да, – согласился Архипов, – конечно.
Нож должен был лежать под кроватью Маши Тюриной, а не под диваном в гостиной. Как он попал из-под кровати под диван, из спальни в гостиную? Кто его принес? Выходит, опять Маша.
Маша принесла нож в гостиную и положила под диван, а потом, когда к ней пришел юрист Маслов, легла животом на пол, выудила нож, подошла к юристу, который в это время вольготно расположился за столом, даже пиджачок снял, и аккуратно проделала в нем дыру.
Нет, не просто дыру. Она размахнулась и изо всех сил всадила нож ему в сердце. Он не успел ни прикрыться, ни защититься. “Следов борьбы-то” не было!
На данный момент у Маши есть некое подобие алиби – ее братец ни словом не помянул юриста Маслова. Не то чтобы Архипов доверял Максу Хрусталеву как самому себе, но был уверен, что врать тот не умеет, и если врет, то натужно и безыскусно, так что поймать его на вранье не составит никакого труда.
Пока совершенно очевидно, что он говорит правду – не видел он никакого юриста Маслова в Манькиной квартире.
– Значит, так, – сказал Владимир Петрович и выложил на тарелку кусок огнедышащего мяса. Достал из холодильника лимон, разрезал на четыре части и соком из четвертинки полил ломоть. Макс следил за его манипуляциями, вытаращив глаза. – Полдня вы разговаривали. Вспоминали детство, бабушку и все такое. Заходил сосед. Потом мы поехали к нотариусу. За все это время к Маше никто не подходил и ни о чем с ней не говорил. Верно?
– Чего? А, да. Верно.
– У нотариуса мы провели полчаса. Вместе с нами там находились двое из религиозной организации “Путь к радости”. У них было завещание месячной давности, в соответствии с которым Лизаветина квартира доставалась им. Новое завещание стало для них полной неожиданностью. Это совершенно точно, потому что они переполошились, как куры. Правильно я говорю?
Макс пожал плечами и что-то промычал. Он поедал мясо, низко наклонившись над тарелкой.
– Я тоже переполошился, как кура, и сказал, что это ошибка и что ее нужно исправить.
Архипов уселся перед своим чаем с мятой и посмотрел на него с отвращением.
Зачем он ляпнул про ошибку?! Кто его за язык тянул?! Вполне мог сказать об этом Марии Викторовне лично, в дружеской соседской беседе, а не объявлять во всеуслышание, что он готов сейчас же вернуть ей квартиру! Ведь Лизавета зачем-то оставила квартиру ему, ему, а не Маше!
– А… больше нет? – спросил Макс, вылизав тарелку.
– Бери в сковороде, – ответил Архипов, – лимон вон лежит.
Макс сполз со стула, поднял крышку и умильно посмотрел на мясо.
“Вот жрет-то, – ужаснулся Тинто Брасс. – Впрочем, ему можно. Он еще растет”.
– Вот именно, – согласился Архипов.
– Чего?
– Ничего.
– А вы… того… не собираетесь? – вдруг спросил Макс, подумал и положил себе сразу два куска, чего уж!
– Чего не собираюсь?
– А Маньку… искать?
– Нет, – заявил Архипов. – Не собираюсь.
Макс насторожился. Он был абсолютно уверен, что Тор взмахнет своим молотком, ударит посильнее, грянет гром, заклубится дым, и Манька появится перед ними прямо из этого дыма, целая и невредимая, – как-то так.
Впрочем, он был в этом уверен, пока не знал, что Тор – программист.
Программист!
– А… как же она? Она с ними идти не хотела! Она побежала даже. Это она потом пошла, чтобы их… от меня увести. Понимаете?
– Понимаю, – согласился Архипов. – Я думаю, что с ней все будет в полном порядке.
– Как – в порядке? – оторопел Макс. – Ее ж неизвестно кто уволок! Ферт в плаще!
– Макс, с ней все будет в порядке, пока я не верну ей квартиру, а она не подпишет отказ от нее.
– Чего?
– Того. Предполагается, что я, с одной стороны, просто балда, а с другой – благородный Робин Гуд.
– Вы… балда?
– Я все сразу им выложил, весь план действий.
– Кому – им?
Архипов сердито вздохнул:
– Тем двоим, которые были в нотариальной конторе. Я сразу сказал, что мне не нужна эта квартира и я в любую минуту могу вернуть ее твоей сестре. Я сказал, они слышали. Собственно, им больше ничего не надо. Я возвращаю квартиру ей, она подписывает дарственную. Круг замыкается. Как будто Лизавета не писала никакого второго завещания.
