Франкенштейн улегся и завернулся в скатерть, как сосиска в тесто. На поверхности осталась только его голова, которую он положил на спортивную сумку. Он закрыл глаза и, судя по всему, собирался вот-вот уснуть.
– Эй, а как же я? – воскликнула возмущенная Саммер.
Его глаза открылись. Некоторое время он, раздумывая, смотрел на нее, потом молча распластал руки, словно крылья у птицы, готовой взлететь, и приподнял скатерть. Смысл жеста был ясен: если тебе нужна постель, вот она, но придется разделить ее со мной.
Саммер быстро взвесила альтернативные варианты. Их было немного, и все непривлекательны. В данный момент ей больше всего на свете хотелось спать. Она смертельно устала, веки ее слипались. Будь она цветком, то уже давно увяла бы.
С сердитым видом она сбросила с себя единственную кроссовку, с сомнением поправила бретельку бюстгальтера и заползла в его объятия.
Колхаун сомкнул руки и привлек женщину к себе. Через несколько секунд ее спина прижималась к его груди, а голова покоилась на спортивной сумке рядом с его головой, и она была укутана скатертью и его теплом.
В данных обстоятельствах чувствовать себя в безопасности было нелепо. Саммер знала это, но тем не менее все-таки ощущала себя защищенной. Его ровное дыхание шевелило ее волосы. Судя по всему, он заснул сразу же, как только она улеглась. Погружаясь в сон, Саммер тихо улыбнулась. Она вдруг представила, как пытается объяснить маме, почему именно оказалась в одной постели с Франкенштейном.
Стив спал глубоким, без сновидений, сном. Когда он наконец открыл глаза, то обнаружил, что смотрит на Диди.
Невероятно, но она, казалось, парила футах в шести над ним, фактически вытянувшись горизонтально на потолке пещеры. Стив недоверчиво оглядел Диди. На ней были ковбойские сапоги, плотно облегающие тело выцветшие голубые джинсы и кожаная мотоциклетная куртка. Ее вьющиеся светлые волосы были разбросаны по плечам, на лице сияла улыбка, рот обрамлял изрядный слой алой помады. Ярко-голубые глаза с густо накрашенными ресницами ослепительно лучились.
Это явно была Диди.
Но Диди мертва.
Когда он вспомнил это, по его спине пробежали мурашки.
Она погрозила ему пальчиком с ярко-красным ноготком.
Стив вскрикнул и, выпрямившись, уселся рядом со спящей женщиной в их импровизированной постели из ворованных вещей.
– Страшный сон? – пробормотала в полудреме Розенкранц, моргая густыми ненакрашенными ресницами и пытаясь освободиться ото сна. Но через несколько секунд она снова отключилась.
Стив – он не хотел ее тревожить – оперся на локоть в полулежачем положении. Это было единственное, что он мог сделать, поскольку женщина все еще прижималась к груди Колхауна, прислушиваясь во сне к биению его сердца возле своего уха. «Страшный сон», – повторил он про себя ее слова. Ну да, разумеется, так оно и было. Окинув быстрым взглядом каменный потолок, он понял: чем-то другим это и не могло оказаться. Над его головой не было ничего, кроме камня, мха и паутины.
Черт возьми, ведь Диди мертва. Ночных кошмаров никогда прежде у него не было. А тут кошмар в то время, когда он уже проснулся. По крайней мере, Стив думал, что проснулся. А вдруг он еще спал, вдруг ему все это приснилось, а отошел ото сна уже потом, когда присел. О Боже.
Но тогда перед эллингом на пристани он точно не спал.
Возможно, это из-за сотрясения мозга. И хотя в глазах перестало двоиться, зрение еще играет с ним злые шутки. Не исключено, что повторяющиеся видения Диди – его кара на всю оставшуюся жизнь.
За три прошедших с ее смерти года Диди ни разу не являлась ему. Если эти поразительно реальные видения посланы ему в наказание, то почему они возникли только сейчас? Кто знает ответы на эти вопросы? Ему нужно было выпить.
Страстное желание выпить возникало у него уже не первый раз за шесть месяцев, которые прошли с тех пор, как он завязал со спиртным.
Никто не знает, что алкоголь сотворил с его разумом и телом, не говоря уж о душе. Пьянство почти разрушило его во второй раз. Он яростно, словно за жизнь, боролся с ним и победил.
Но было немало моментов, когда Колхаун, испытывая искушение, уверял себя, что одна кружка пива не причинит вреда. Только Божья милость – и саркастический вопрос Розенкранц, не алкоголик ли он, – спасла его. Он понял, что сражаться с тягой к выпивке ему придется весь остаток жизни. Он был полон решимости выиграть эту битву, каждый раз отказываясь от очередной банки пива.
Когда Стив снова улегся в их «комфортабельную постель», то постарался устроить спящую женщину в своих объятиях так, чтобы она не душила его, навалившись головой на грудь, а руками обвив его шею. Стив попытался забыть только что увиденное. Ему необходимо было заснуть, пока имелась такая возможность. Последние двое суток были сущим адом. Его мозг, чтобы думать дальше, нуждался в отдыхе, а телу, чтобы излечиться, требовался покой.
Слава Богу, когда он закрыл глаза, видение больше не появилось. Однако возникла другая проблема. Лежа на земле и пытаясь вообще ни о чем не думать, Стив обнаружил, что теряет контроль над своим разумом. И над телом тоже. С каждым вздохом он все больше и больше сознавал, что существо рядом с ним явно женского пола. И что он обнимает округлое, с изгибами, желанное тело женщины. Ее груди были готовы прожечь две дымящиеся дыры в его груди.
Невольно Стив вспомнил, как они выглядели обнаженными – эти прекрасные, с бутонами сосков, белые груди, атласно сиявшие в лунном свете. Груди Долли Партонеск. Мечта любого мужчины. Некоторые из них обращают внимание на ноги, некоторые на попку. Он был ценителем груди.
Стив вспомнил, что он почувствовал, сжав ее грудь.
Изгоняя эти мысли из головы, Колхаун попытался уснуть. Но чем больше он старался избавиться от мягких и теплых чувственных волн, которые окатывали его изнутри, тем сильнее ощущал их.
Дело кончилось эрекцией, которую в трезвом состоянии он впервые испытал за последние три года.
Стив стиснул зубы и открыл глаза. Поскольку сон был уже явно невозможен, оставалось только лежать и размышлять. Биться над загадкой: что именно происходит и кто стоит за всем этим. Как ему – и ей – выбраться из этой переделки с целой шкурой.
Через несколько минут Стиву пришлось признать, что это бесполезно – он не мог перестать думать о сексе. Прошла уже целая вечность с тех пор, как он вообще держал в объятиях женщину, не говоря уже о таких, какие ему нравились, – пышных и женственных.
Этим утром Колхаун обнаружил, что у нее самые мягкие в мире губы. К счастью, ему хватило самообладания, чтобы не пойти дальше поцелуя.
В данной ситуации секс с Розенкранц только бы осложнил его жизнь.
