Тау тонко улыбнулся, блеснул очечками.
– Как мы будем организовывать работу? – Перекрикивая ансамбль, спросил Арсений. – Зарегистрируем кооператив?
Иван предложил:
– Проведем это дело как одно из направлений центра НТТМ. Есть у меня один такой на примете. Центр научно-технического творчества молодежи при Южном РК ВЛКСМ… Ты, я надеюсь, комсомолец?
– Нет.
– Нет?! Почему?
– Исключен. Восстанавливаться не стал.
– Ого! За что, если не секрет?
– Долго рассказывать.
– Ладно. Не рассказывай. Но ты хотя бы – молодежь?
– В каком смысле?
– Как «в каком»? – удивился Тау. – До тридцати пяти лет считается в Союзе – молодежь. Ты что, не знал?… Молодой специалист, молодой писатель, молодой ученый.
– Обижаешь, начальник, – криво усмехнулся Арсений. – Мне всего-то четвертной.
– Да?! – искренне удивился Тау. И добавил, усмехнувшись: – А выглядишь на все двадцать шесть.
– Жизнь была тяжелая.
– Ладно, теперь она у тебя будет хорошая. Не легкая, заметь, но – хорошая. Я чувствую в твоей идее б-а-альшущий потенциал…
– Я, честно говоря, – тоже… А чем твои центры НТТМ лучше кооперативов?
– О!… Это прекрасная кормушка для комсомольских пиздриков салонежных. Налогов – ноль. Если кто берется проверять, нас всегда первый секретарь прикроет – если не райкома партии, то райкома комсомола… Если секретаря подкармливать, конечно… У меня среди энтэтээмщиков полно знакомых… Ходорковский с его «Менатепом» тоже, кстати, из НТТМа вышел… А я для НТТМа по всем параметрам подхожу. Молодежь – раз. Молодой ученый – два. Десятый год пишу диссертацию.
– Теперь напишешь, – легкомысленно пообещал слегка захмелевший Сеня.
– Как говорит одна моя знакомая парашютистка, – усмехнулся Тау, – лучше деньгами… Кстати, я, вдобавок, являюсь молодым коммунистом.
– Ты?!
– А что? Надо было партбилет сжечь?… Я еще, извините, не Ельцин и не Марк Захаров, чтобы партбилетами бросаться… Ладно. Рыг-ламент!… Итак, постановляем. Я беру на себя организацию лечебного процесса. Ты – обеспечиваешь бесперебойную поставку своего лекарства. Как будем делить прибыль?
– Я предлагаю пополам, – пожал плечами Арсений.
– Эт-та благородно. Приятно иметь дело с человеком широкой души… Другой бы стал спорить, а я вот соглашусь… Так, что еще? Нам нужен бухгалтер, он же кассир. Аккуратная женщина, лучше молодая. У тебя есть такая на примете?
– Почему именно молодая? – улыбнулся Арсений.
Он подумал было о Насте, но потом решил, что она все равно откажется: с ее-то скептическим отношением к его затее.
– Молодая считает быстрее. И глазу приятнее.
– Нет, пожалуй, такой у меня нет.
Этим ответом Арсений окончательно отсекал Настю от затеянного им дела.
– Тогда я найду, – кивнул Тау. – И еще надо решить два вопроса. Во-первых, как быть с рэкетом?
– А рэкет у нас тоже будет?
– Где есть деньги – там будет и рэкет, – пожал плечами Иван. – А куда приходит рэкет – там, значит, имеются деньги… Диалектика. Единство и борьба противоположностей.
– Рэкет я беру на себя, – легкомысленно бросил Арсений. И погладил левой рукой татуировку на правой кисти. Между большим и указательным пальцами у него было вытатуировано пять точек: четыре образовывали вершины квадрата, а пятая находилась в центре.
Тау заметил этот жест. И попросил, совсем по-уголовному:
– Объясни.
Арсений знал из своего лагерного опыта: любая татуировка имеет глубокий смысл. Каждую ее носитель должен уметь объяснить. Иначе в камере или на зоне ему не поздоровится. Он пожал плечами:
– Вокруг меня вышки, а я – посредине.
– Понятно, почему человек с такими знаниями – не член Коммунистического Союза Молодежи… – усмехнулся Тау. – Заметано. Значитца, людей с паяльниками ты берешь на себя… И еще один вопрос. Реклама.
– А реклама тоже необходима?
– Аск! – вскричал Иван в старом хипповском стиле (то есть: «Спрашиваешь!»). – Реклама – двигатель торговли!
В этот момент стало видно, что Тау уже изрядно поднабрался. Немудрено: они одолели за разговорами полулитровый графинчик водочки.
Была половина одиннадцатого. Ресторан плавно плыл к закрытию. Из кухонного буфета кричали: «Официанты! На водку не разбегайтесь!…»
– Ну, – улыбнулся Арсений, – рекламу я тоже беру на себя.
***
Тот вечер закончился для Арсения с Ванькой Тау довольно-таки изрядным количеством выпитого.
В конце восьмидесятых и начале девяностых разговоры о будущем бизнесе велись в Москве во множестве. И именно – в ресторанах.
И заканчивались они обычно попойками. А более – ничем другим.
Лишь единицы из этих толковищ действительно завершались попытками наладить бизнес. А единицы из тысячи – и в самом деле каким-то бизнесом. И только редчайшие из них преобразовывались в конце концов в гигантские финансово-сырьевые империи: в дикое, нечеловеческое богатство, сваливающееся на бывших советских инженеришек и недоучившихся режиссеров…
На счастье, Иван Тау оказался совсем не болтуном. И у него имелась коммерческая жилка.
После похода в «Центральный» он ежедневно стал звонить Арсению. Рассказывал, как идут дела в их будущем бизнесе:
– Я договорился с главврачом онкодиспансера… Он согласен нас терпеть за десять процентов от прибыли… Нам выделяют телефонный номер… Найдешь девочку, чтоб отвечала на звонки страждущих? В райкоме комсомола у меня все схвачено. Директор центра НТТМ, он же второй секретарь, будет нас прикрывать за тысячу ежемесячно…
Арсений тоже не сидел сложа руки. И вот однажды, через неделю после жизнеутверждающей пьянки в «Центральном», он пришел с утра пораньше в родную «Советскую промышленность», где числился внештатным корреспондентом на договоре.
По редакционному коридору навстречу ему следовал заведующий отделом Ковалев – борода лопатой.
Как бы рано ни заявлялся Сеня в редакцию, дедушка советской журналистики уже стоял на боевом посту. Злые языки поговаривали, что он и домой-то не уходит – ночует прямо в редакторском кресле, оглушенный парами портвейна. Порой, конечно, и такое случалось – Ковалев действительно проводил ночь в конторе, закрытый на ключ сердобольной вахтершей. Но все-таки чаще уезжал домой – ударенный спиртным, но не сломленный.
Жил Ковалев в чертовой дали, в городе Пушкино. И рано утром, гонимый похмельем и жаждой деятельности, снова прибывал на работу. Загадкой для всех (включая Сеню и, пожалуй, самого Ковалева) оставалось: как при таком суровом питейном графике он ухитрялся еще писать, править, вести собственную колонку (и делать все это неплохо!), а также выполнять обязанности замсекретаря партбюро.
