Девушка подавила рыдание. Дункан неловким движением взял ее руку, нервно комкающую ткань юбки, и сжал в ладонях. Рука у Марион была холодная как лед. Он сказал мягко, желая ее утешить:
– Но ведь ты ничем не могла помочь ей, Марион. Ты же не знала…
– Это и есть самое страшное, Дункан! Я вижу ужасные вещи и ничего не могу сделать. И мне так страшно! Прошлой ночью это страшное видение… Пойми, это был не сон!
Она уставилась на его ладони, сжимавшие ее руку.
– У тебя снова было видение?
Она медленно кивнула.
– Не хочешь мне рассказать?
Марион нахмурилась.
– Видения говорят о том, что нам готовит судьба, разве не так?
– И бывают такими ужасными!
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Дункан поднес холодную ручку к своим губам и нежно поцеловал. Марион не отдернула руку.
– Нужно принимать свою судьбу, а не пытаться ее побороть. Только Бог вершит нашими судьбами.
– Бог! – с горечью воскликнула Марион и посмотрела ему в глаза. – Если то, что я увидела, свершилось по его воле, то я не хочу верить в такого Бога!
– Но что такого ужасного ты увидела?
Губы Марион задрожали. Она открыла было рот, но тут же снова сомкнула губы и поежилась. Дункан обнял ее за плечи и легонько привлек к себе. Он подождал несколько секунд, опасаясь отпора с ее стороны, однако девушка не оттолкнула его. «Я должен остановиться, пока дело не зашло слишком далеко!» Но руки отказывались слушаться приказаний разума. Он чувствовал, как под пальцами стучит сердце Марион. Она молчала, но тело ее говорило явственнее, чем любые слова. Она дрожала в его объятиях. С закрытыми глазами, мокрыми от слез щеками, она запрокинула голову и подставила ему шею.
Такое откровенное приглашение к ласкам смутило сердце Дункана. Он снова замер, любуясь белым шелком ее кожи и опасаясь, что в следующую секунду волшебство рассеется навсегда. «Это безумие! Гленко и Гленлайон! Это чистой воды безумие! Но она сводит меня с ума!» Устоять перед соблазном было невозможно. Дункан прижался горячими жаждущими губами к обнаженной шее. Тело Марион слегка напряглось. Она схватила его обеими руками за сорочку и издала тихий стон. На такое он даже не смел надеяться.
– A Mhórag… A Mhórag mhillis, m’aingeal dhiabhluidh…[43]
Жадными губами Дункан потянулся к ее губам, и те приоткрылись – ласковые, послушные… С бесконечной нежностью он уложил Марион на кровать, при этом громко скрипнувшую, лег сверху и заглянул ей в глаза, боясь увидеть в них тень неодобрения, но ничего подобного не произошло. В ее глазах… Уж не снится ли ему все это?
– Судьба, Марион, иногда заставляет нас пережить лучшие моменты нашей жизни.
– Не всегда. Она может стать нашим самым ужасным кошмаром, Дункан.
– Только не для меня! И только не сейчас…
– Может быть… Но каждый новый день – это новая страница большой книги, которая есть наша жизнь. Судьба – рука, которая исписывает эти страницы, а мы листаем их беззаботно и наивно и верим, что грядущие будут лучше и радостнее, чем те, что уже прочитаны. Эта рука временами бывает доброй и снисходительной, но может стать жестокой и безжалостной. Как знать?
Дункан нашел руки Марион и крепко сжал их. «Вот она, подо мной! Я должен остановиться! Я злоупотребляю ее слабостью!» Он чувствовал себя последним негодяем, но ничего не мог с собой поделать. Девушка застонала под ним, и желание обожгло его как адское пламя.
– Нужно пользоваться моментом, – прошептал он, глядя на влажные губы Марион. – Нужно ловить его и вонзать в него зубы, как в спелый фрукт, пока он не сгнил. Прошлое – это единственное, в чем мы можем быть уверены. Настоящее же так… так призрачно! Оно утекает сквозь пальцы, как вода, которая утоляет нашу жажду. Оно утекает от нас как воздух, которым мы дышим. И в это вот мгновение, Марион Кэмпбелл, мы дышим с тобой одним воздухом!
– Нас разделяют страдания и кровь!
Лицо Дункана омрачилось. «Что же это я делаю? Она права! Всю ту кровь, что пролилась между нашими кланами, мы никогда не сможем стереть!» Их никто не поймет. Ему все это наверняка снится… И так хорошо в этих грезах! Ему не хочется просыпаться, по крайней мере точно не сейчас…
– Кровь пролилась на страницах, которые написали и перелистнули другие люди. О Марион! Зачем возвращаться к тому, что уже написано? С этим мы ничего уже не сможем поделать.
Дыхание девушки стало прерывистым. «От нее пахнет медом и вереском… Ее запах – это запах Хайленда. И в ней течет та же кровь, что и во мне!»
– Но слова останутся запечатленными в памяти, Дункан. Даже если страницы уже перелистнули… Этого мало!
– Тогда давай порвем их вместе!
Поддавшись порыву страсти, он накрыл ее губы своими губами. Его охватило такое волнение, что мысли совершенно перепутались. «Я целую дочку Гленлайона! Внучку человека, которому почти удалось уничтожить население Гленко. Я – предатель. Я предаю своих! Я не должен так поступать!»
Дункан отстранился от нее и понял, что способность рассуждать здраво вернулась к нему. Грудь Марион поднималась и опускалась под его грудью, и ее тепло проникало сквозь тончайшую ткань сорочки. Легкое подрагивание этого тела еще усилило его возбуждение. Такого сильного желания Дункан еще никогда не испытывал. «Да что со мной такое?» Он не был обделен женским вниманием и успел обнять не одну кокетку, но ни одна из них не порождала в нем такой бури эмоций и желаний. Может, все дело в том, что она – враг, запретный плод?
Он некоторое время молча смотрел на Марион – тяжело дышащую, с закрытыми глазами. Ее сорочка местами прилипла к влажному телу и больше не скрывала его очертаний. И этот сон никак не хотел заканчиваться! Он положил руку ей на талию, сжал ткань рубашки и очень медленно потянул вверх. Она открыла свои кошачьи глаза и уставилась на почерневшие потолочные балки. Ее кожа, такая нежная и такая белая, скользила под его пальцами, словно прекраснейший шелк. Он накрыл ладонью круглую полную грудь и нежно ее сжал. Марион задышала еще быстрее. Она издала стон, похожий на жалобу, и прикусила губу. Рука Дункана соскользнула с теплой груди и прочертила дорожку сначала к животу, потом к юбке и наконец к бедру. Пальцы его погладили шерстяную ткань и схватили подол за край, чтобы приподнять.
Тело Марион напряглось, и она испустила короткий хриплый крик. Дункан успел только прикоснуться к нежному островку волос в самом потайном местечке ее тела.
– Нет…
Она оттолкнула его и принялась извиваться, стараясь вырваться из его объятий. Не понимая, в чем причина такой перемены, Дункан посмотрел на нее, потом перекатился на спину, закрыл лицо руками и выругался про себя: «Болван! Ты зашел слишком далеко! Ты слишком поспешил!» Но ведь она позволяла ему прикасаться к себе, он не принуждал ее… Ему даже пригрезилось, что она была так же возбуждена, как и он сам…
