— Черт возьми! — Он ударил ладонями по подлокотникам инвалидного кресла. — Когда два дня назад у тебя не началось, я позволил себе надеяться. Мне следовало спросить. Если бы я спросил…
— Менструация все равно бы началась.
— Откуда нам знать!
— Я знаю. Температура снизилась, указывая на то, что я не беременна. Несколько дней назад у меня начался предменструальный синдром. Отсюда раздражительность и усталость. Я надеялась, что ошибаюсь, но… — Она тоскливо покачала головой. — Я боялась тебе признаться.
— Это не твоя вина. Иди ко мне.
Его ласковый тон заставил ее отложить бумаги. Когда она потянулась к нему, он усадил ее к себе на колени.
— Я не хочу причинить тебе боль. — Она осторожно села.
— Если бы ты могла. — Они улыбнулись друг другу, но промолчали, как молчали о многом, что имело отношение к аварии и к тому, как эта авария повлияла на их жизнь. Он ласково сжал ее плечо. — Это разочарование, но не поражение. Ты сделала все, что могла.
— Этого оказалось явно недостаточно.
— Просто успех откладывается. Это не равнозначно неудаче.
— Я знаю, как работает твоя голова — голова человека, всегда добивавшегося больше, чем от него ожидали.
Они оба всегда стремились все делать на «отлично» и, сравнивая свое детство, обнаружили, что несмотря на существенную разницу в финансовом положении семей, их воспитывали одинаково. Ее родители, как и его, многого ждали от своего единственного ребенка.
У обоих были властные, но любящие отцы. Требование во что бы то ни стало достичь успеха, которое они предъявляли к детям, скорее подразумевалось, чем выражалось открыто, но это не делало его менее эффективным.
Ее отец был профессиональным летчиком, пилотом бомбардировщика, отслужившим два срока во Вьетнаме. После войны он работал летчиком-испытателем и инструктором. Он был сорвиголовой, любил риск, ездил на мотоцикле без шлема, увлекался водным и лыжным слаломом, прыгал с парашютом и на «тарзанке».
Он умер во сне. Лопнула аневризма сосуда головного мозга.
Лаура обожала отца и тяжело переживала его смерть не только из-за ее чудовищной несправедливости, но еще и потому, что отец никогда не увидит, как она достигает целей, которые он перед ней поставил.
Мать считала своего лихого супруга беспримерным героем. Она боготворила его и так и не оправилась от шока, когда обнаружила его мертвым рядом с собой. Горе превратилось в депрессию. Лаура была бессильна остановить неумолимое течение болезни, которая в конце концов отняла жизнь матери.
Лаура училась только на «отлично»; она была членом студенческого братства «Фи-бета-каппа», и ей поручили сказать напутственную речь в день присуждения университетских степеней. Она добивалась всех целей, которые перед собой ставила. Родители открыто гордились ею. Они называли ее своим высшим достижением. Но их смерть, трагическая и преждевременная, оставила у нее чувство, что она их сильно подвела.
Фостер знал об этом.
— Только без твоих психоаналитических намеков о том, что я не хочу расстраивать своих родителей, — сказала она, ткнув в него пальцем.
— Хорошо.
— Но ты так считаешь, — не отступала она. — И точно так же ты думаешь, что это твоя вина, потому что ты не спросил о моих месячных сегодня утром.
— Кто из нас лучше кого знает? — рассмеялся он.
— Я знаю, что ты не любишь менять однажды заведенный порядок. — Она запустила пальцы ему в волосы. — Разве не по этому принципу вы живете, Фостер Спикмен?
— А теперь у нас есть доказательство, насколько разумен этот принцип.
— Законы природы тоже разумны, — она пожала плечами. — Яйцеклетка не оплодотворилась. Все просто.
— Не так уж просто, — он упрямо покачал головой.
— Фостер…
— Это не обсуждается, Лаура. Наша жизнь подчиняется неписаным законам.
— До определенной степени, возможно, но…
— Никаких «но». Существуют космические принципы, нарушать которые никому не следует. В противном случае последствия могут быть очень серьезными.
— Как смена водителя в последнюю минуту, — тихо сказала Лаура, опустив голову.
— О боже. Теперь я тебя еще больше расстроил, — он прижал ее голову к своей груди и погладил по спине.
Она не могла спорить с ним. Бесполезно было даже пытаться. Вскоре после свадьбы, пытаясь лучше понять навязчивый невроз мужа, она поговорила с его психотерапевтом. Он рассказал ей об убеждении Фостера, что любой беспорядок ведет к катастрофе. Выстроенные однажды схемы не должны нарушаться. Фостер верил в это всем сердцем, разумом и душой. Врач сказал, что пытаться убедить его в обратном — пустая трата времени. «Ему это не доставляет абсолютно никаких проблем, — пояснил психиатр. — Но вы должны помнить: то, что для вас небольшая заминка, для него настоящий хаос».
Молчаливо согласившись не обсуждать эту тему, они некоторое время сидели в тишине.
— Грифф Буркетт тоже будет разочарован, — наконец произнес Фостер.
— Да. Ему придется ждать полмиллиона еще, как минимум, месяц.
Он не расспрашивал о подробностях ее первой встречи с Буркеттом. Когда она в тот вечер пришла домой, то дала подробный отчет о том, что происходило в офисе, но ничего не сказала об этом, пока он не спросил сам.
— Как прошла встреча с Буркеттом?
— Быстро. Он сделал все, что нужно, и ушел.
Она не вдавалась в подробности, и он не стал больше ничего спрашивать, вероятно почувствовав, что ей это будет неприятно.
— Значит, ты снова позвонишь ему через пару недель? — спросил он теперь.
— А ты хочешь, чтобы я это сделала, Фостер? — Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза.
— Да. Если только это не будет для тебя невыносимо.
Она покачала головой, но отвела взгляд.
— Если ты можешь это вынести, я тоже смогу.
— Разве мы не договорились?
— Да.
— Это то, что нам нужно.
— Я знаю. Я просто надеюсь, что это случится скоро.
— Это то, что нам нужно.
— Я люблю тебя, Фостер.
— Я тоже тебя люблю. — Он снова прижал ее голову к своей груди и повторил: — Но это то, что нам нужно.
Через неделю после избиения Грифф начал думать, что, возможно, выживет. Предыдущие шесть дней он не был в этом уверен.
Эти сукины дети даже не сжалились над ним и не дали ему потерять сознание. Они хотели, чтобы он чувствовал каждый удар, пинок или зуботычину. Когда они приподняли его голову, схватив за волосы, и указали на припаркованную рядом машину, он узнал оливково-серый седан Родарта и увидел слабое свечение его фар. Они хотели, чтобы он запомнил избиение и того, кто его организовал.
