– Только не тяни. Я же от любопытства помираю! Зачем прилетела?
Подружка прищурилась – вроде бы от дыма, вот только вдруг глаза у нее заблестели, будто слеза навернулась, а уж это-то точно не от дыма случилось, Ленка свою королеву хорошо знала.
– Ну? Ты чего?! – затрясла она Оксану за руку. – Что случилось-то? Твой, этот… он тебя что, бросил?!
Оксана резко встала, прошлась по комнате, зло ответила:
– Меня не бросают. От меня… сбегают. Когда понимают, что крючок – вот здесь! – Она пальцем показала на сердце. – Испугался он, понимаешь. Мужики, они же все трусы. Кто-то больше, кто-то меньше, но все!
– Поня-ятно… – вздохнула Ленка.
Вот они, ужасы красоты. Страсть, измены, страдания… Не дай бог, чтобы у нее так руки дрожали, голос срывался и слезы бежали…
– И ты примчалась за ним?
Оксана кивнула, бросив взгляд за окно, где хлопьями валил снег, а небо было затянуто серыми тучами.
– Ну и с чего ты решила, что он сейчас храбрости наберется? Откуда такая уверенность? – с сочувствием спросила Лена.
– Нет у меня уверенности… Но попробовать-то можно. Что я, в конце концов, теряю?
Нервы, хотела ответить Ленка, но сказала:
– Да ничего вроде…
У них, у королев, свои ценности, и нервы, кажется, в них не числятся.
– Вот, – криво улыбнулась Оксана, – а приобрести могу. Много.
Да, нервы в этих ценностях точно не числятся. Тем более что за деньги эти нервы теперь восстанавливаются, как зубы, – она по телевизору слышала. Только ей денег и на зубы жалко, а уж на такую непонятную субстанцию… Лучше их пожалеть, не трепать, не мучиться.
– Ой, Оксанка, может, не по себе дерево рубишь, а?! Четверо детей! Это ж с ума сойти!
– Да ладно. Все не так уж и страшно. Его – только один.
– Ой… Это что ж, он на бабе с тремя детьми женился?
– С двумя.
– Тоже не слабо! А еще один откуда взялся?
– Усыновили.
– С ума сойти!
Оксана замолчала и выдохнула дым Лене в лицо, словно говоря этим: «А поумнее что-нибудь сказать можешь?»
Лена закашлялась. Единственное, что она могла добавить умного: «Беги, Оксанка!»
Такую ораву он никогда не бросит. Такая орава его вместе с тобой догонит, разует-разденет и последний кусок отнимет.
– Времени у меня мало, понимаешь, – тихо и жестко сказала Оксана, глубоко затянулась и отвернулась к окну, где света белого не было видно из-за валившего хлопьями снега. – Очень мало. Я прилетела всего на неделю, так что действовать надо решительно.
– А как? – спросила Лена, подумав вдруг, что слово «решительно» у Оксаны может означать все, что угодно – вплоть до криминала… Да, Оксана, если чего захочет, и убить способна. Жену и четверых детей. Во всяком случае, жене от ее «решительности» точно невесело придется…
– В том-то и вопрос, как? – вздохнула подруга. – Как, не знаю, но очень аккуратно, словно сапер на минном поле… Ошибиться нельзя.
Точно криминал задумала, перепугалась Ленка.
– А жена его… он ее не любит?
– Любит, не любит! При чем тут эти сантименты?
– Ну… все-таки… – нервно сглотнула Ленка, глядя, как дрожит сигарилла в Оксаниных пальцах и как зло пульсирует жилка на загорелой шее.
– Ты меня еще спроси, люблю ли я его, – ухмыльнулась Оксана.
– Что же, он тебе совсем не нравится?
– Ленка! – захохотала подружка. – Ты прелесть! Нет, ну просто ископаемое какое-то! Любовь…
Оксана все смеялась, закинув голову, а Лена думала: «По-моему, это ты ископаемое, подруга. Чтобы мужика от четырех детей решить увести, это напрочь крышу должно снести. Хочешь, любовью это называй, хочешь еще как…»
– Ладно, – резко оборвала смех Оксана. – Есть у меня одна мыслишка… Ну-ка… – Она достала из бара бутылку коньяка и две рюмки. – Давай-ка выпьем за успех предприятия!
Ленка не любила коньяк, ей больше по душе было шампанское, но не поддержать Оксану она не могла – ведь ближе подружки у нее нет и вряд ли когда-нибудь будет. И даже если это «предприятие» отдает гнилым душком – пусть, какая ей разница. За свое счастье каждый имеет право бороться так, как считает нужным.
Серегина залпом выпила обжигающий, невкусный коньяк.
«Тьфу-тьфу-тьфу, чур меня все эти страсти-мордасти», – снова подумала она и мысленно перекрестилась.
Они сидели в греческом ресторане и, держась под столиком за руки, пробовали какой-то сложный салат.
Это было смешно – потихоньку тискать друг другу руки под скатертью, – но так головокружительно здорово, что Ольга не чувствовала вкуса «Хориа́тики», щедро приправленной специями.
…Сергей позвонил в три часа дня, и Ольга, увидев его вызов, сильно перепугалась – он никогда не звонил в это время, а значит, что-то случилось.
– Что?! Что, Сережа?!
– Оля! Оля, у меня есть пара часов свободных! – радостно сообщил он, не заметив ее тревожного тона. – Давай где-нибудь в городе пообедаем…
– А дети? – растерялась она.
– Бросай детей на произвол судьбы!
«Произволом судьбы» он, очевидно, считал Анну Алексеевну, так что можно было рискнуть…
– Ладно. А где?
– Знаешь, подъезжай к Покровке, а там решим… Только не возись долго, я голоден, как лев, нет, как стая львов!
У Сергея был особенный голос – молодой и веселый, и даже – влюбленный, как прежде, когда он выдергивал ее «посидеть» в ресторане в самое неподходящее время – когда она мыла голову, например, или собиралась сама приготовить пирог, и тесто было уже на подходе, требуя внимания, начинки и горячей печки.
– Сереж, ну почему ни раньше, ни позже? – смеясь, возмущалась Ольга.
– Потому что сейчас ты особенно красивая, и мне срочно-срочно нужно похвастаться тобой в общественном месте! – всегда повторял он одну и ту же отмазку.
Ольга все-таки провозилась, выбирая платье, прическу и украшения.
Вдруг ему – срочно-срочно, как прежде, – нужно похвастаться ее красотой?
И вот теперь он держал ее руку в своей под скатертью и был прежним Сережей – немного шальным от любви, хотя и утверждал, что от голода.
– Чего они сюда напихали? – проворчал он, ковыряя в тарелке. – Не пойму никак.
– Не вкусно?
– Странно. То ли кислое, то ли сладкое, то ли соленое.
– Дай попробую! – Ольга выдернула руку из его горячей ладони и потянула к себе его тарелку.
– Э-э! – Барышев шутливо шлепнул ее по запястью полотняной салфеткой. – Нечего! Свое иметь надо!
– Ну дай, жадина! – Ольга ловко подцепила вилкой лист салата в каком-то соусе и попробовала.
Вкус был не соленый, не кислый, не сладкий. Он был восхитительный, потому что это был вкус прежней жизни.
– Девушка! – гаркнул Сергей так, что пробегавший мимо официант вздрогнул и обернулся. – А ну-ка, прекратите ко мне приставать! Что вы себе позволяете?! Я вас не знаю!
