Оболенский издал звук, не переводимый ни на один человеческий язык, а на меня вдруг напала подозрительность, и я выдавила из себя вопрос, за которым стояла отнюдь не забота о хозяине:
— А где будешь спать т-ты?..
Корнет наконец дал волю своему разочарованию во мне, заявив, что пьяных девочек по имени Марина он не ест, что даже в трезвом состоянии они в его меню не входят категорически… Он говорил еще что-то, но я его уже не слышала: добравшись до ленинского дивана, я, едва успев сбросить туфли, провалилась в небытие.
Я никогда не верила людям, утверждающим, что с бодуна они якобы совершенно не помнят того, что вытворяли накануне. Правильно не верила! Когда наутро сознание вернулось ко мне благодаря сердитому голосу Корнета, разговаривавшего с кем-то по телефону, и вчерашний день, и наши посиделки с Оболенским мгновенно всплыли в моей памяти со всеми удручающими подробностями. Естественно, плюс свинцовая боль в затылке и кошачий привкус во рту…
Слегка приоткрыв глаза, я обнаружила маячившую передо мной спину Виталия и немедленно закрыла их снова, решив сделать вид, что все еще сплю… В конце концов, встретить вполне заслуженный позор на трезвую голову и с открытым забралом никогда не поздно. А так, глядишь, выгадаю время и соображу, как именно себя вести, когда «проснусь»… Может, действительно сделать вид, что ничего не помню? Мысленно отложив неприятный момент, я прислушалась наконец к разговору, который вел с неизвестным собеседником хозяин берлоги. Тем более что по мере общения он неуклонно повышал голос и не услышать его было просто невозможно.
— Ты, должно быть, спятил! — сердито сказал Корнет. — Как я мог отправить ее домой в таком виде?! Да не просто пьяная — невменяемая… Это она-то не пьет? Ну, мой милый, плохо же ты… Ну, значит, нажралась за отсутствием опыта… Черт с тобой, приезжай!..
Антикварная трубка грохнула по аппарату, а я затаила дыхание, ничуть не сомневаясь, что Корнет в данный момент пристально разглядывает мою персону, пытаясь определить глубину моего погружения в сон… Господи, а с кем же это он разговаривал по телефону? И правильно ли я поняла, что некто… кто-то… едет сюда?! Не кто… кто-то… Не может быть!.. Господи, нет…
— Марина? — тихо окликнул меня Корнет.
Вероятно, разволновавшись, я невольно себя выдала, шевельнувшись или слишком крепко для действительно спящего человека зажмурившись… Пусть, однако, еще докажет, что я не сплю и все слышала! И я, слегка застонав в ответ, перевернулась лицом к стенке, спиной к Корнету, После чего засопела как можно убедительнее.
К счастью, он поверил и, что-то пробормотав, прошлепал, насколько я могла определить на слух, в сторону двери, после чего дверь наконец хлопнула. А я, с облегчением переведя дыхание, начала про себя считать секунды и минуты в ожидании приезда моего бывшего мужа… В том, что именно он звонил Оболенскому, я не сомневалась ни единой секунды, и не потому, что такая догадливая, — я это чувствовала … И точно так же ни грамма не сомневалась, что на всем белом свете только Грига и может на сегодняшний день волновать состояние моей нравственности… Разве не об этом шла речь по телефону? Да и перед кем еще, кроме Григория, стал бы оправдываться Корнет в том, что оставил у себя ночевать в дым пьяную бабу?!
Сжавшись на Корнетовом диване, я все представляла и представляла, как Григ входит в хорошо знакомую ему берлогу, как, очутившись рядом, склоняется надо мной, как я открываю глаза и вижу… Вижу его лицо — в точности так же, как видела его каждое утро на протяжении почти трех лет нашего брака: ласковый взгляд необыкновенного цвета глаз, нежное прикосновение сухих и твердых губ, которым он, хронический «рановставайка», будил по утрам свою соню жену…
За этими сладостными воспоминаниями и мечтами я и упустила момент, когда Григ — это действительно был он — вихрем ворвался в комнату. В следующее мгновение все мои сентиментальные размышления полетели в тартарары, разбившись в осколки: крепкие пальцы бывшего мужа более чем ощутимо впились в мое плечо и, рывком оторвав от ленинского ложа, придали мне строго вертикальное положение… На мой вопль никакого внимания Григорий не обратил, а что касается его лица, нежного и любящего в воображаемом варианте событий, то в реальности оно выражало самую настоящую ярость и бешенство. Так же как и рыкающий бас, неожиданно обнаружившийся у Грига вместо завораживающего баритона:
— Ты… Ты что здесь делаешь?! Что ты себе позволяешь?!.. Напиваться как сапожник и дрыхнуть, вместо того чтобы явиться на летучку?.. Уволю!.. К дьяволу, черту лысому… Уволю!!!
— Не трогай меня! — я, наконец, обрела дар речи. — Не смей ко мне прикасаться… Не смей!..
И, потрясенная бездной, разверзшейся между моими фантазиями и грубой реальностью, ощущая к тому же адскую боль в висках и головокружение, не поддающееся описанию, я вначале задохнулась от обиды, а вслед за этим…
Вслед за этим Григ получил от меня вторую в жизни оплеуху, хотя за мгновение до того, как я ему вмазала, ничего подобного делать я не собиралась… И, тут же сообразив, что уж теперь-то наши отношения точно испорчены навечно, поступила так, как поступила бы на моем месте любая женщина, окончательно, раз и навсегда да еще по собственной вине утратившая любимого человека… Конечно, любимого — уж себя-то я в такой момент обманывать была точно не в состоянии! И поэтому расплакалась — горько и отчаянно, словно надеялась, что вместе со слезами из меня выльется не только идиотская, ненужная ему любовь, но и весь ужас последних лет, месяцев, недель, дней…
— Стоп, снято!
Сквозь обильно льющиеся из глаз слезы я увидела стоявшего в дверях Корнета. Представив, как его должно порадовать мое унижение в свете ненависти ко мне за любимого друга, я окончательно отдалась своему горю. Но Оболенский оказался действительно человеком непредсказуемым!
Кто бы мог подумать, что на свете, да еще в нашей конторе, существуют люди, способные так орать на Грига?! А он орал. И вовсе не на меня!
— Немедленно оставь бабу в покое! — загремел Корнет. — У нее адская похмелюга, ты что, сбрендил окончательно от своей идиотской ревности?!
Что это он такое сказал — насчет ревности?.. От изумления я на мгновение подавилась слезами и потеряла охоту рыдать, взглянув на своего неожиданного заступника. Благодаря этому и увидела, как Григ, издав невнятное рычание, ринулся в сторону Оболенского, оттолкнул не ожидавшего нападения Виталия со своего пути и распахнул дверь комнаты напротив.
Перед моими глазами мелькнуло на секунду что-то вроде маленького кабинетика с белеющей на узкой кушетке постелью. Некоторое время Григ, судя по его напрягшейся спине, со вниманием профессионального эксперта именно эту постель и разглядывал, после чего вновь метнулся назад, в мою сторону. Взвизгнув, я рефлекторно потянула на себя плед, одновременно попытавшись прикрыть лицо руками. Видок у меня наверняка был что надо: бледно-зеленая физиономия, спутавшиеся и вставшие дыбом волосы, безнадежно измятое платье, опухшие от слез губы… До сих пор не понимаю, как это Григу не было тогда противно меня в эти самые губы поцеловать — вместо того чтобы вернуть только что полученную оплеуху…
