Войдя в спальню, Мередит включила ночник, разобрала постель и разделась. Решив, что ждать Ника бесполезно, она отправилась принимать ванну. Все тело мучительно ныло, а впереди её ждал трудный и полный испытаний день. Мередит собрала волосы в пучок и заколола на затылке. Из-за поведения Ника на душе у неё скребли кошки. Не желая впадать в хандру, Мередит отбросила тягостные мысли прочь и залезла в ванну с ароматическими солями. Душистые пузырьки приятно щекотали тело. Теплая с ароматом жасмином вода ласкала кожу. Удивительно приятное ощущение! Полная решимости выкинуть размолвку с Ником из головы, Мередит самозабвенно наслаждалась купанием.
Один раз ей вдруг послышалось, что из спальни доносится какой-то шум, однако Мередит решила, что скорее всего это лишь плод её воображения. Она нежилась в ванне бесконечно долго, пока наконец, боясь уснуть прямо в воде, не решила перебраться в спальню. Тогда она встала, ступила на пол и, тщательно вытершись махровой простыней, завернулась в полотенце и пошла в спальню. На кровати, вытянувшись во весь рост и положив голову на руки, лежал Ник. Глядя прямо в потолок, он подчеркнуто не замечал Мередит.
— А я уже начала думать, что ты никогда не вернешься, — сказала она, подходя к кровати.
— А что, разве тебя это ещё интересует? — огрызнулся он, не поворачивая головы.
Мередит вздохнула и покачала головой.
— Да, интересует, — промолвила она и сбросила полотенце. Затем, облачившись в прозрачную ночную рубашку, присела на край кровати. Ник повернулся на бок, спиной к ней. — Ты ведешь себя по-ребячески, Ник, — спокойно сказала она. — Так мы ничего с тобой не решим.
Он обернулся к ней.
— Ты называешь ребячеством то, что я тебя люблю и не хочу тебя потерять?
Мередит недоуменно уставилась на него.
— Почему ты думаешь, что ты можешь потерять меня? — спросила она.
— Да брось ты, Мередит, — досадливо отмахнулся он. — Что я, по-твоему, слепой? Неужели я сам не вижу, куда все идет?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — натянуто ответила Мередит.
— С первого дня нашего знакомства я понял, насколько ты честолюбива, — сказал Ник. — Однако не переставал надеяться, что ты образумишься и наша близость наконец станет для тебя важнее твоей карьеры.
— А ты ставил себя на мое место? — спросила Мередит. — Для тебя наша близость может стать важнее твоей карьеры?
Ник вытаращился на нее.
— Господи, да как у тебя язык повернулся такое спросить?
— Я не поняла — да или нет? — настойчиво уточнила Мередит. — Что для тебя важнее?
— Господи, ну конечно же — ты! — вскричал Ник. Даже в полумраке она видела, как исказилось его лицо.
— Тогда объясни мне кое-что, — терпеливо промолвила Мередит. — Потому что я уже просто теряюсь в догадках. По твоим словам, ты дорожишь мною больше своей работы, но, с другой стороны, считаешь, что для меня важнее карьера лишь на том основании, что я на три недели улетаю в Нью-Йорк? Меж тем, как сам порой месяцами пропадаешь вдали от меня на съемках! — не удержавшись, напомнила она.
— Если бы речь и правда шла всего о трех неделях, я бы и слова тебе не сказал, — произнес он, приподнимаясь и опираясь на локоть. — Но ведь мы оба с тобой знаем, что это только начало. Ты очень талантлива, а уж упорства и настойчивости тебе не занимать. Карьера для тебя — главное. В Нью-Йорке все это сразу поймут. Не успеешь и глазом моргнуть, как тебе сделают предложение, отказаться от которого ты уже будешь не в силах. Что тогда, по-твоему, будет с нами?
— На нас с тобой это не отразится, Ник, — мягко сказала она. — Да, верно, времени для встреч у нас станет меньше, но ведь мы с тобой умеем пользоваться каждой выпадающей минуткой.
— И сколько, по-твоему, такая жизнь может продлиться? — спросил он. — Я ведь уже сказал тебе — со временем мы будем встречаться реже и реже, и с каждым днем будем все больше отдаляться друг от друга. Кончится тем, что окончательно расстанемся.
— Если ты думаешь, что мы способны расстаться так легко, то, по-моему, не стоило и сходиться, — промолвила Мередит.
— К сожалению, такая участь постигает и людей, которые жили вместе куда дольше нас, — сказал Ник.
— Но ведь до сих пор мы с тобой часто расставались, и это на нас не сказывалось, напомнила Мередит.
— Верно, но ничто из этого и в подметки не годится твоему переезду в Нью-Йорк, — сказал Ник. — Я просто не представляю, как мы выживем.
— Давай хотя бы попытаемся.
Ник посмотрел на неё в упор.
— Господи, ну почему все это настолько важно для тебя? — в отчаянии воскликнул он. — Почему?
Мередит отпрянула, словно ужаленная.
— Ну почему же ты сам этого не понимаешь? — всплеснула руками она. — Я дорожу своей работой. Мне нужна финансовая независимость. Я не хочу ни в чем быть от кого-либо зависимой. Не хочу быть обузой ни любовнику, ни мужу — никому! Не хочу быть обязанной мужчине лишь потому, что он платит по моим счетам. Я ведь в конце концов живой человек, а не марионетка! Да, я люблю свою работу! Мне нравится выступать по телевидению, нравится, когда меня узнают. Меня, а не мужчину, которого я сопровождаю! Что в этом дурного?
— Если тебе так важна независимость, то зачем ты вообще согласилась переехать ко мне? — запальчиво выкрикнул он.
Лицо Мередит вмиг посерьезнело.
— Потому, Ник, что я тебя полюбила, — сказала она. — И хотела жить с тобой. Но только ради тебя — а не ради твоего банковского счета! Неужели ты сам этого не понимаешь? Я здесь лишь потому, что сама этого хочу! Или ты предпочел бы, чтобы было иначе?
— Я не хочу тебя терять, — грустно промолвил он. — И это единственное, что меня сейчас волнует.
— Я тоже не хочу тебя терять, — сказала Мередит, прикасаясь к его руке. Голос её смягчился — она поняла, что режиссер скорее испуган, нежели разгневан. — Но ты должен понять, Ник что моя работа столь же важна для меня, как и твоя — для тебя. И тебе придется с этим смириться, поскольку серьезно изменить чего-либо ни один из нас не в силах.
— Я не хочу тебя терять, — уныло повторил он.
Мередит задумчиво посмотрела на него.
— Но чего именно ты боишься, Ник? — спросила она наконец. — Ты ведь всегда чего-то боялся. Так мне, по крайней мере, казалось. Поначалу ты, похоже, боялся, что между нами возникнет что-то серьезное. Словно не хотел меня подпускать. Потом все же подпустил, хотя и с крайней неохотой. И вот теперь главной угрозой для наших отношений стала уже моя карьера. Почему?
Ник покачал головой.
— По-моему, тебе и так все ясно, — сварливо сказал он.
— И все-таки, скажи мне, Ник, — настаивала она. — Обычно так ведет себя лишь тот, кто в прошлом здорово обжегся. Скажи мне, кто причинил тебе боль? От кого ты пострадал?
