Она не могла. Не могла протянуть руки, коснуться его. Но в тусклом освещении на платформе метро они смешались с толпой, они были такими же, как все, и это придало ей смелости. Нэш взял ее замерзшие руки и сунул их под свою расстегнутую куртку, заставил ее обнять себя за талию. Он был горячий, излучал тепло прямо как атомный реактор. От него пахло кожей, терпким лосьоном, морозным воздухом. У него были сильные руки. Его дыхание теплым облачком согревало ей щеку.
Вот что значит чувствовать себя в безопасности.
Стоя зимним чикагским вечером на платформе метро, то есть в том месте, куда ей сотни раз советовали не ходить, Сара почувствовала себя в безопасности. На краткий миг в хаосе своей унизительной и постыдной жизни она обрела покой.
К станции подошел поезд. Пассажиры поспешили к открывающимся дверям. Саре и Нэшу удалось занять места у окна, выходящего на восток. Двери закрылись, поезд разок дернулся, потом плавно отошел от платформы. Флуоресцентные лампы зеленоватым светом заливали все вокруг — изогнутые пластиковые сиденья, исписанные надписями стенки вагона, усталые лица пассажиров. Пол был замусорен бумажными стаканчиками, обертками от сладостей, обрывками старых газет. Все стены пестрели рекламными плакатами и листовками.
“Иисус спасет тебя”.
“Не плевать”.
“Вегетарианцы не едят своих домашних питомцев”.
“Любовь — неприличное слово”.
За окнами, ритмично отбивая такт вместе с колесами поезда и подпрыгивая на стрелках, проносились огни Чикаго.
Сара увидела город с совершенно новой для нее точки обзора: на полтора этажа выше уровня земли. Кварталы, в дневное время казавшиеся унылыми и непривлекательными, теперь, в вечернем освещении, выглядели совершенно иначе.
В ее душе зашевелилась творческая личность — личность давным-давно умершая и унесшая с собой ее самоуважение. Вид, открывавшийся из окна несущегося над землей поезда, завораживал. В нем была своя магия. Поэзия. Казалось, она видит кадры из какого-то сюрреалистического фильма. Они мелькали с головокружительной скоростью. Здания то приближались, то удалялись.
Ближе.
Дальше.
Ближе.
Дальше.
Четырехугольник света. Кухня. Люди. Жизнь.
Уобаш-авеню, залитая пурпурным светом.
Башня “Ригли”, словно облитая золотом.
— Чикаго, — сказал Нэш, и в его голосе прозвучало то же восхищение, которое испытывала Сара, — великий город. Город со своим характером. Со своей историей. Вам известно, что застежка “молния” была изобретена в Чикаго?
— А печенье “Твинки”?
— “Крэкер Джек” [21].
— Роликовые коньки.
— Аэрозольная краска.
— Бильярдный автомат.
— Бильярдный автомат?
— Именно.
Поездка слишком быстро подошла к концу. Когда поезд замедлил ход, приближаясь к станции, Сара встала со своего места, и Нэш последовал за ней.
Она положила руку ему на рукав.
— Дальше я пойду одна.
— Я провожу вас до дому, а потом вернусь и сяду на поезд до редакции.
— Не надо, прошу вас. — В ее голосе, несмотря на все усилия, прорвалось отчаяние. Поезд остановился. Двери открылись.
— Прощайте.
Сара вышла из вагона. Нэш вышел следом. Двери закрылись, и поезд ушел. Они остались одни на платформе. Жители Золотого берега не ездили на метро.
— Я не позволю вам возвращаться домой без сопровождения. Кто знает, может, тот маньяк все еще бродит поблизости.
Что сказал бы Нэш, если б узнал ее позорный секрет? Она жила с этим маньяком столько лет. Она, делила с ним постель.
— То произошло среди ночи, — возразила Сара, делая вид, что история, которую Донован рассказал прессе, случилась на самом деле, и отчаянно надеясь, что ее голос звучит убедительно. Больше всего на свете ей не хотелось, чтобы Нэш узнал обо всех тех гнусностях, что творились за закрытыми дверями в доме Айви. Не нужна ему эта правда. Все, что угодно, только не правда. — К тому же теперь у нас там дежурит постоянный полицейский патруль. Прошу вас. — Она умоляюще заглянула ему в глаза. — Вы не должны провожать меня. Соседи увидят.
Нэш глубоко засунул руки в карманы куртки. Он отвернулся, посмотрел на улицу, ведущую к ее дому, потом опять перевел взгляд на Сару. Крепко сжав губы, согласно кивнул.
“Слава тебе, господи!”
Сара немного успокоилась, но тут же вспомнила о его шапочке. Она стащила ее с головы и протянула ему.
— Оставьте ее себе.
— Я не могу.
Нэш улыбнулся, услыхав из ее уст привычную фразу, и она улыбнулась ему в ответ.
— Честное слово, — Сара по-прежнему протягивала ему шапочку, — я не могу.
Что-то между ними происходило — нечто большее, чем просто его желание спать с ней или ее желание с ним общаться. Ей хотелось бы понять, что это за “нечто”, но она знала, что это невозможно. Разве что в другой жизни.
Надо бы сказать ему, что другого раза не будет, но голос не слушался ее. Она ничего не могла сказать.
Подошел поезд с севера. Вот он остановился… Так и не взяв у нее шапочку, Нэш улыбнулся ей на прощание и вскочил в последний вагон, когда двери уже стали закрываться.
Поезд тронулся. Сара видела, как Нэш прошел в самый конец вагона. Ей показалось, что он машет ей рукой через застекленную дверь.
Когда она вошла в дверь своего дома, Донован уже поджидал ее.
— Где ты была?
— На работе.
— Ты опоздала.
Сара изо всех сил старалась сохранить спокойствие. Она бросила взгляд на часы, стоявшие на каминной полке.
— Всего на десять минут. Я как раз закрывала магазин, когда зашел покупатель, и мне пришлось задержаться.
Ложь, ложь и снова ложь. Донован научил ее мастерски лгать.
— Откуда у тебя эта шапка? — брезгливо спросил Донован.
— Из магазина.
Он сдернул шапочку Нэша с ее головы и швырнул на пол.
— Не смей надевать чужие обноски. Ты меня слышала? Не смей! Я покупаю тебе одежду. Новую одежду, заметь.
Сара старалась держаться как ни в чем не бывало. Она сняла пальто и повесила его в шкаф. Ей хотелось поднять с пола шапочку Нэша, но она не смела. Решила, что поднимет позже.
— Хочешь, я налью тебе выпить? — предложила она, пытаясь задобрить мужа. Но Донован не отступал.
— Что за покупатель? — подозрительно спросил он, и его глаза загорелись гневом, не сулящим для нее ничего хорошего. — Ты с ним встречаешься?
Какая злая насмешка! За все годы, что он преследовал ее своей беспочвенной ревностью, она ни разу даже не взглянула на другого мужчину. Только сейчас…
— Конечно, нет. — Сара сбросила уличные туфли, подошла к бару, схватила ведерко для льда и направилась в кухню. — Я возьму лед и сразу вернусь.
Донован пошел за ней:
