Люси Мейер никогда не стала бы подругой Тони Гилетти. Никогда в жизни. И все же Алексия была ее ближайшей подругой. Почти сестрой. Вот уже много лет.
Пока Алексия исповедалась, Люси осталась спокойной и практичной. Даже заверила, что депортация Билли Хэмлина была вполне своевременной и правильной.
– Ты сделала все, что могла, лишь бы защитить себя и семью. Вот и все. Конец истории.
– Но он стольким пожертвовал ради меня.
– Это было его решением. Он отвечает за свои поступки. Ты – за свои.
Люси втайне надеялась, что приняла подобающе сочувственный вид и выглядит спокойной, надежной и невозмутимой. Но в душе бушевали эмоции. Свирепым, штормящим морем.
В дверь нерешительно постучали.
– Это всего лишь я. Уверена, что все в порядке?
Саммер внесла вазу с пионами, видимо, в качестве мирного приношения. Люси нацепила на лицо обычную улыбку.
– Все прекрасно, милая. Мы с Алексией просто переутомились. Я с ног валюсь.
– Хочешь, наберу тебе ванну?
Люси поцеловала ее в щеку:
– Нет, солнышко. Я не настолько стара. Могу все сделать сама. Тебе следовало бы лежать на пляже вместе с Майклом и прекрасно проводить время.
При упоминании имени Майкла лицо Саммер засияло ярче солнца.
«Какое это счастье – молодая любовь, – подумала Люси. – И как она опасна».
Именно молодая любовь между Билли и Тони стала причиной трагедии, определившей жизнь Алексии. Сама Алексия процветала и достигла высот. Но жизни других были погублены.
Тот маленький мальчик, Николас, который утонул, это он – настоящая жертва. Не Билли Хэмлин, которого Алексия так сильно жалела, и уж, конечно, не сама Алексия. Но каким-то образом история Николаса была забыта. Ее затмили успех и слава Алексии. Он стал частью фона, задника для спектакля, разворачивавшегося для карьеры Алексии. Что она потеряет, если ее бесчисленные враги возьмут верх и история с Билли Хэмлином выйдет на свет божий?
Но Люси останется верной подруге. Об ином не может быть речи. Сестры должны быть преданы друг другу. И должны стоять за родных в радости и беде. Люси с детства учили верить в семью. И она верила.
Люси сохранит тайну Алексии. Но после сегодняшних откровений между ними ничто уже не может быть, как прежде.
В Лондоне стояла типичная ночь позднего лета: небо затянуто тучами, льет дождь, холодно, как осенью. Видимо, поэтому в пабах было полно народа.
В «Олд лайон» на Бейкер-стрит тоже было людно. Саймон Батлер отрабатывал смену за стойкой бара, когда туда ввалился растерянный посетитель.
– Последи вон за тем.
Хозяйка, босс Саймона, тоже заметила странного типа и немедленно распознала согбенные плечи, спотыкающуюся походку, пустой взгляд, небритое отчаявшееся лицо давно скитающегося бездомного бродяги.
Мужчина прямиком направился к бару.
– Пинту, пожалуйста, – попросил он, подтолкнув горсть грязных монет поближе к Сэму.
– Сейчас.
«Он ни с кем не встречается. Пришел выпить. Забыться».
Саймон подвинул ему кружку и услышал, как человек что-то бормочет себе под нос. Сначала тихо, потом все более возбужденно. Классический паранойяльный бред шизофреника. Мэтти, брат Саймона, был болен, и Саймон умел распознать бушующий в чужой душе ад.
– Спиртное – это не ответ, знаете ли, – мягко заметил он. Вблизи бродяга выглядел еще хуже, чем на расстоянии: желтая одутловатая кожа, налитые кровью глаза. От него пахло грязью и безнадегой: облачко несчастного дыма, бесцельно летевшего по ветру.
– Она должна была выйти за меня.
Мужчина говорил не с Саймоном. С собой, с воздухом, больше ни с кем…
– Когда-то она любила меня. Мы любили друг друга.
«Бедный ублюдок»… Он не опасен. Только жалок.
Мир так жесток.
«Брукс» – один из эксклюзивных мужских лондонских клубов. Когда-то, в середине восемнадцатого века, он был основан четырьмя герцогами и компанией других аристократов. Здание на западной стороне Сент-Джеймс-стрит вначале служило политическим салоном вигов, тогдашних либералов. Теперь же туда принимали членов других партий, но все же его очень часто посещали дипломаты, политики и государственные служащие высшего ранга. Истинное, хотя и не произносимое вслух условие вступления в клуб состояло из трех требований: все претенденты должны быть мужчинами, британцами и принадлежать к высшему классу.
Тедди де Вир не значился членом, поскольку принадлежал к «Тори-Карлтон-клаб», находившемуся как раз на другой стороне улицы. Оба заведения считали себя соперниками, так что членство сразу в двух клубах было вещью неслыханной. Однако Тедди часто ходил в гости в «Брукс», так что в сегодняшнем ленче не было ничего необычного.
– Де Вир…
Сэр Эдвард Мэннинг, личный секретарь Алексии, тепло приветствовал Тедди. В обращении с министром внутренних дел сэр Эдвард сохранял сугубо официальный тон. Но муж Алексии – дело другое. Оба немного знали друг друга. И поскольку были на равных, некоторая фамильярность тут вполне уместна.
– Мэннинг! Спасибо, что согласились встретиться. Уверен, что у вас совершенно нет времени.
– Не больше, чем у вас, старина.
Они заказали джин-тоник и пару стейков-филе с кровью и знаменитым хрустящим картофелем «Брукс». Тедди немедленно перешел к делу:
– Это насчет Алексии.
– Я примерно так и полагал. Что у вас на уме?
– Дело немного щекотливое. Алексия упомянула, что у нее неприятности с каким-то типом, которого она знала много лет назад.
Сэр Эдвард даже глазом не моргнул. Ничем не выказал изумления по поводу того, что Алексия призналась мужу насчет Билли Хэмлина. Приказ о депортации был выполнен так быстро и тайно, что даже личная охрана министра внутренних дел была не в курсе происходившего. И все по требованию Алексии. Если Хэмлин и хранил мрачные тайны министра, сэр Эдвард считал, что последний человек на земле, к которому она обратится, будет ее муж, славный, но донельзя скучный Тедди.
– Она говорила, что этот человек домогается встречи с ней.
Сэр Эдвард снова промолчал. Тедди не спрашивал. Он утверждал. Сэр Эдвард поднялся на самые верхи британской государственной службы не потому, что отвечал на утверждения.
– Беда в том, что Алексия отказывается назвать его имя. Сказала только, что «вы решили проблему».
Тедди отрезал сочный кусочек стейка и положил в рот.
– Вот что я хочу знать: вы ее действительно решили?
– Да, – ответил сэр Эдвард обычным сдержанным тоном, – в меру своих возможностей.
– Что это означает?
– Не для протокола?
– Конечно.
– Мужчина, о котором упомянула министр, – американский гражданин.
– Она так и сказала. Бывший заключенный и псих.
