– Но здесь не только…
– А ты как думал? Пленных не хватило, подвезли несколько машин с заключенными из городской тюрьмы. У немцев ничего даром не пропадало, рачительная нация. Отойди, ты мне свет загораживаешь, не вижу кнопок. Да не дрожи, все давно мертвые. Живых бояться надо, а эти тебе уже ничего не сделают.
Меня начинает бить дрожь. Я догадываюсь, чтотам – куча тел расстрелянных, которые за столько лет не истлели.
– Игорь, бежим отсюда!
– Не получится. Идти долго, они услышат плеск.
Да, мы брели по болоту минут сорок, нащупывая путь. И шли громко, медленно, рассчитывать, что обратная дорога будет легче и займет меньше времени, нечего. А к тому же мне любопытно, что еще есть в страшном бункере. Только я туда ни за какие коврижки не полезу, пока эти двое на острове. Потому что молодой парень еще ничего, а вот старик… В нем чувствуется хищник, страшный и безжалостный, заметь он нас здесь – убьет не раздумывая.
– И что делать?
– Сиди тихо. Они уйдут, и тогда мы…
Страшный крик разорвал тишину, прокатился эхом под бетонными сводами – и стих. Затем грохнул выстрел, что-то упало с металлическим лязгом, потом раздался глухой стук, как будто человеческое тело рухнуло на пол. Мы замерли, вцепившись друг в друга. Но больше ничего не происходит, тишина, как потревоженная ряска, сомкнулась над островом.
– Идем. – Игорь вынимает из рюкзака лопатку и эсэсовский нож, найденный в Ракитном, и делает шаг в сторону открытых ворот. – Ты тоже возьми лопатку.
– Зачем?
– Ань, мы никогда себе не простим, если не пойдем сейчас туда.
– А пойдем – тоже пожалеем.
– Если жалеть придется в любом случае, то пусть хоть польза какая-то будет.
Конечно, он прав, но мне все равно не хочется лезть в бункер. Я боюсь того, что могу там увидеть, боюсь старика. Я хочу домой, в бабушкин двор, заросший травой и вишняком, с качелями и колодцем. Все это кажется мне страшно далеким, почти нереальным. Так странно, что каких-то три часа назад мы были там, и я тискала толстого рыжего кота Мурзика, бабушка мыла банки для консервации, а дедушка собирался идти за травой для кроликов. Вот так иногда меняется жизнь – за какие-то минуты становится другой, безвозвратно и страшно.
– Ань, если не хочешь, оставайся здесь. Я понимаю, ты все-таки… девочка. Что вынесу – поделим пополам, по-честному.
– Не мели ерунды! Собрались, значит, пойдем. Выдумал тоже – девочка…
Мало ли что может случиться, что я тогда стану делать? Нет, вдвоем влипли в эту историю, значит, так тому и быть.
– Ты уверена?
– До вечера тут рассиживаться станем? Идем.
Мы ступаем на бетонную дорожку. Она выглядит как новая, только мусор нападал, когда плита поднималась. Внутри горит свет – неяркий. Или так кажется после летнего дня? Прямо у входа в луже крови старик. Кепка слетела с его головы, штормовка расстегнута, клетчатая рубашка выбилась из-под ремня. Голова вывернута так неестественно, что сразу понятно – он мертв, и я чувствую облегчение. Я очень боялась старика, и то, что тот умер, меня радует.
Запах уже рассеялся, но не совсем. Наши глаза привыкли к освещению, которое льется из круглых светильников, расположенных по периметру огромного квадратного помещения. Слева стоят три танка и какой-то автомобиль, накрытые брезентом. Дальше, возле стены, штабелями ящики, еще дальше – рельсы, четыре вагонетки, загруженные чем-то и тоже прикрытые зеленым брезентом.
– Собирались вывезти, да не успели.
Игорь заглядывает в вагонетку. Опять же ящики, только металлические, опломбированные. Явно тяжелые. В них, наверное, что-нибудь интересное.
– Не смотри туда! – предупреждает мой друг.
Но я уже увидела. Пыталась не смотреть, а голова как-то сама собой повернулась. Справа, у самой стены, где нет ни техники, ни ящиков, громоздятся тела. Похоже, не один десяток. Они мумифицировались – видимо, в бункере и правда хорошая вентиляция. А сколько же их в шахте, о которой говорил старик?
Страх как-то сразу покинул меня. Я должна увидеть все, чтобы запомнить. Навсегда запомнить их. Это все, что я могу для них сделать.
Игорь идет рядом. Думаю, он тоже не боится.
– Вот ведь гады…
Это у него на одном дыхании вырвалось, а я бы другими словами сказала. Чего только люди не творят друг с другом! Говорят, что бог посылает нам испытания, и война – тоже испытание. И вот сейчас я поняла, в чем смысл испытания войной – не скатиться в пучину жестокости, до утраты всего человеческого в себе.
– Глянь, тут и дети…
Одежда убитых стала серой от пыли и засохшей крови. В какой-то момент процесс тления прекратился, и тела превратились в мумии, плоти на них осталось достаточно, чтобы рассмотреть лица, раны от пуль. Вот женщина, молодая, темные волосы заплетены в косу, прижимает к себе мальчика лет пяти. Обоих срезало одной автоматной очередью, но, даже падая, она не выпустила из рук своего ребенка. Мужчины в истлевших гимнастерках, превратившихся в лохмотья задолго до их смерти. Кто-то босиком, кто-то в разбитых ботинках.
– Что ты делаешь?
– Полотенце в рюкзаке… надо прикрыть…
– Малыш, им уже все равно.
– А мне – нет. Их нужно похоронить.
– Как ты это себе представляешь?
– Выкопаем яму где-то здесь и перенесем по одному. Все равно здесь никто не бывает, а скоро болото сюда не пустит.
– Ань, тут работы до конца лета.
– И что?
– А ничего. Оставим как есть – это их склеп.
– Может, стоит сообщить о бункере?
– Кому?
– Ну как – кому? Властям, милиции. Да мало ли! И пусть они позаботятся о мертвых. Может, кто-то даже опознает родственников.
– С ума сошла! Это же секретный объект, нас годами будут таскать в КГБ и другие такие же веселые конторы. И все, считай, наше будущее определено. А еще могут сделать так, что мы просто исчезнем – чтоб не болтали лишнего. Зависит от тайн, хранящихся в ящиках.
– Что ты такое говоришь!
– Говорю как есть. Ань, ты наивная, как маргаритка. – Игорь смотрит на меня с нежной грустью. – Ты разве не понимаешь, что мы сейчас нашли? В ящиках ценности, документы, фашистский архив, но главное – многие за него до сих пор готовы на все.
– Кому нужны старые бумажки, после стольких-то лет?
– Ты не понимаешь, а объяснять не время. Потом поговорим. Нужно посмотреть, куда подевался тот, второй.
А я и позабыла о молодом парне! Как же ему удалось убить пожилого напарника? Меня ужасно пугал страшный старик, и, обнаружив его мертвым, я совершенно упустила из виду, что его спутник все еще где-то здесь, в бункере.
