— Ну да! — Василек почти обрадовался первому проблеску взаимопонимания.
— Когда это было, как все получилось?
В следующие несколько минут мы с Григом получили ответы на оба вопроса.
Свою нетленку в форме романа, написанного на основе богатого опыта по сбору скандальных информашек, наши корреспонденты сочиняли ни много ни мало — почти полтора года. Полгода назад они наконец сочли свой труд завершенным. Но абсолютной и полной уверенности как в собственной гениальности, так и в результате ее реализации все-таки не испытывали и по этой причине решили воспользоваться услугами эксперта. То бишь любимой заведующей — Милки. Конечно же под большим секретом. Людмилу они оба ценили чрезвычайно высоко и как профи, и как личность, доверяли абсолютно. И с трепетом ждали ее заключения…
Заключение последовало необыкновенно быстро — всего через несколько дней после того, как «Гром среди ясного неба» был вручен трепещущими авторами Милке.
Людмила Евстафьевна была в полном и прямо-таки неописуемом восторге! Настолько сильном, что тут же предложила Васильку с Колей собственноручно заняться изданием их романа, заверив, что у нее прочные и давние связи со знаменитым «Эксмо-пресс»… О таком счастье начинающие авторы и не мечтали! Конечно, они мгновенно приняли как истину, что в наше коммерческое время первое в жизни произведение хотя бы частично, но издаваться должно на деньги его создателей: почему-то это Милкино утверждение ни у одного из глупых корреспондентов сомнения не вызвало! Вот она — сила авторитета, в данном случае Милкиного…
Особенно в этой связи обоих дураков радовало, что деньги можно вносить помесячно, порциями… Посовещавшись, они решили, что вдвоем названную Людмилой Евстафьевной сумму, да еще частями, вполне осилят. У Николая, проживавшего только с мамой, проблем в этой связи было меньше, у Василька — побольше: сумма его заработка составляла основу благосостояния семьи Громовых. Кроме Василька, из всего семейства постоянно работал его глава. Но папин довольно хилый оклад в каком-то мучительно и медленно помиравшем НИИ окладом признать было довольно трудно. Однако родственники, посовещавшись, решили, что ради славы своего единственного сына (внука, брата) вполне могут на некоторое время умерить потребности: разве можно упускать такой шанс?!
Первые сомнения посетили «близнецов» всего лишь пару недель назад: в процессе сбора информашек Василек довольно близко подобрался к знаменитому «Эксмо», в стенах которого разразился какой-то скандальчик с автором, недовольным величиной своего гонорара. Кроме того, обоих уже с месяц мучила мысль о том, что полгода — срок, опять же по нашим временам, громадный, за это время роман можно было издать дважды… За что же тогда, спрашивается, деньги дерут?.. Накануне «близнецы» как раз сделали очередной взнос — как всегда, через Людмилу Евстафьевну, и сожаление об уплывших деньгах пересилило жажду славы: посовещавшись, они отправились в издательство, не предупредив Милу…
Итог похода был убийствен и краток: «Грома среди ясного неба» в издательстве и в глаза не видели, о Людмиле Евстафьевне Песочниковой и слыхом не слыхивали…
— Ясное дело, — вздохнул Василек, — у нас нашлось к ней сразу несколько вопросов…
Он умолк и опустил голову почти до колен.
— И что же она вам ответила? — подтолкнула я его, уже догадываясь что.
— Не хотелось бы повторять подробно, — вступил Николай, — а если в двух словах, то круто обхамила… И по части этого… Ну как авторов, и вообще.
— Почему вы не обратились ко мне? — рявкнул долго молчавший Григ.
— К вам? — Они сказали это хором, а завершил общую мысль Василий:
— А потом дальше работать под ее началом? Точнее, не работать вообще. Потому и не обратились… Тем более что Людмила Евстафьевна сказала, что это нам будет хорошим уроком, что она давно мечтала преподать подобный урок какому-нибудь графоману…
— Допустим! — продолжил Григ. — Но ведь, кроме вас и нее, ни одна сволочь на свете не знала этой истории, верно? То, что она вела записи ваших поступлений, вы тоже не знали… Так какого дьявола тогда вы струсили настолько, что полезли в ее квартиру за своей проклятой рукописью?! У вас она что, в единственном экземпляре была? Наверняка нет! И что такого, с вашей точки зрения, особенного, если у заведующей дома хранится рукопись двоих подчиненных?!
— Так мы не столько рукопись, сколько кассету… — растерянно произнес Николай.
— Какую еще кассету? — Григ недоуменно посмотрел на меня. — Ты что-нибудь знаешь про кассету?
Я мотнула головой и пожала плечами.
— Когда мы пришли к Людмиле Евстафьевне, ну… после издательства, она сказала, что если мы возникнем, то у нее есть запись нашего с ней разговора, из которого следует, что мы просто-напросто ее должники…
— И вы поверили?!
— Нет, мы ее сначала прослушали, она у нее в кабинете тогда была, но она предупредила, что это копия. А оригинал — дома… Марина Петровна, вы нас простите, но мы вчера… То есть… Словом, в вашем кабинете той кассеты уже нет…
Григ сплюнул и бросил очередной злобный взгляд — теперь уже на меня:
— Мне кажется, первое, о чем я тебя просил, — разобраться с бумагами и с хламом в ее кабинете!.. Прикинь, если там еще парочка таких сюрпризов?!..
Я промолчала. Потому что ответить мне было вновь совершенно нечего.
— Ну и что же на этой кассете было? Кстати, куда вы ее дели?
— Уничтожили! — хором ответили наши идиоты. А продолжил на сей раз Николай:
— Вначале как бы дверь хлопнула, потом Васькин голос — насчет того, что принес деньги… Не очень громкий, но все понятно. А потом, уже громко, голос Людмилы Евстафьевны… Она напоминала, какая еще сумма за нами осталась… И говорила, что мы вообще-то должны радоваться, что благодаря ей платим частями… Все.
— И вы что же — нашли у нее дома оригинал?
Оба молча помотали головами, а я подумала, что никакого оригинала, вероятно, в природе не существовало.
— Она в тот день, — робко произнес Василек, — ну когда ее кто-то… Кто-то… Словом, она вызвала к себе еще утром Кольку и сказала, что деньги наши вернет и кассеты обе отдаст, что все это — действительно чтобы преподать нам урок и научить жить… Только кто нам поверит, что она это сказала, после… после всего?! Свидетелей-то ведь не было!
В голосе несчастного Василька звучала такая жуткая тоска и отчаяние, что я едва не прослезилась от жалости. Уж я-то им точно верила: злая, очень злая шуточка — вполне в духе моей покойной подруги Людмилы Евстафьевны Песочниковой, жертвы кем-то хорошо продуманного убийства…
