— И что же случилось с тобой, когда ты развелась с этим, как бишь его?
— С Лемом. С доктором Лемюэлом С. Розенкранцем, урологом. Тебе действительно интересно дослушать историю моей жизни до конца?
— Телевизора здесь нет. Других занятий мы тоже не имеем.
Саммер состроила ему гримасу.
— Так вот, я развелась. Поскольку ни виновника в распаде семьи, ни детей не было и в связи с тем, что Лем уже являлся врачом, когда я вышла за него, и в нашем доме не оказалось совместно нажитого имущества, я осталась практически без копейки. И это был удар. К тому времени мои родители переехали в Санти, отец болел. Они тяжело переживали мой развод. На них свалилась куча забот, и я не хотела добавлять им еще одну. Сестры повыходили замуж и разъехались. Я была одна как перст. И решила, что пробьюсь сама, без чьей-либо помощи. Вот только я не имела ни образования, ни какой-нибудь профессии. В молодости была манекенщицей, рекламировала дамское белье, — попробуй-ка найди такую работу в Мерфрисборо, потом стала домашней хозяйкой. Для того чтобы демонстрировать нижнее белье, уже ни возраст, ни фигура не подходили, у меня больше не было ни дома, ни хозяйства. Но одной вещи я все-таки научилась в замужестве. Господи, я научилась делать уборку. И я принялась убирать чужие дома. Так родилась «Свежая маргаритка». С тех пор фирма кормила меня и процветала год от года.
Франкенштейн откусил немного булочки с сосиской.
— Не знаю, как лучше сказать тебе, Розенкранц, но это пример успешной карьеры.
Его замечание очень польстило Саммер.
— Спасибо.
— Так что теперь, как я понимаю, твой бывший уже смылся с твоего горизонта. А как насчет новых приятелей?
— Я встречаюсь с одним. Джим Бритт, дантист.
— Это серьезно?
— Нет, — после некоторого колебания искренне сказала Саммер.
— Отлично!
Она внимательно посмотрела на него:
— Что ты хочешь сказать своим «отлично»?
— Что мне ненавистна мысль, если ты снова превратишься в домохозяйку у какого-нибудь врача, — произнес Колхаун с непроницаемым лицом.
— Со мной такое в жизни больше не случится, можешь мне поверить. Урок не прошел даром. — Саммер выразительно пожала плечами, с сожалением наблюдая, как Франкенштейн заворачивает пакет со сладостями, чтобы не было соблазна съесть все. В пакете оставалось еще с дюжину кусков. Благоразумие требовало оставить их на потом, как и сосиски, галеты и мятные подушечки.
— Если уж у нас вечер вопросов и ответов, то я тоже хочу спросить тебя. А ты колледж окончил?
— Я окончил университет Восточного Кентукки. По специальности правонарушения. Но поступил туда не сразу после школы. Сначала отслужил в морской пехоте.
— Ты сам пошел в армию? — Большинство знакомых Саммер, родившихся в сороковые, сделали все, чтобы уклониться от воинской службы.
— Да, — ухмыльнулся Колхаун.
— А почему?
— Можно сказать, что я был лопухом, клюнувшим на девиз «Немногие, но гордые».
— В самом деле?
— И еще я не хотел, чтобы меня призвали. Я считал, что будет лучше, если сам пойду туда.
— Так и случилось? Я хочу сказать, это оказалось лучше?
— Я жив, так что, наверное, лучше. Хотя куча моих приятелей проваландалась все эти годы в национальной гвардии.
— Ты был во Вьетнаме? — ее голос прозвучал сурово, она смотрела на него с невольным уважением.
— Нет, но в перспективе это мне светило. Примерно к тому времени, когда я окончил курс начального обучения, оттуда начали выводить войска. Так что большую часть своей службы я провел в Северной Каролине. И упустил свой шанс стать знаменитым героем.
— По крайней мере ты остался жив.
— Я так всегда и думал.
— Ты был… ты женат?
— Разведен, — его ответ прозвучал легко.
— Когда?
— Три года назад. Когда моя жизнь полетела к чертям. Плюс ко всему, что со мной случилось, от меня ушла жена, забрав с собой дочь.
— У тебя дочь? — Саммер как-то не пришло в голову, что он может быть чьим-то отцом.
— Да. Сейчас ей тринадцать. С тех пор как исполнилось десять, я видел ее ровно три раза. — Горечь в его голосе подсказала ей, что для него это была болезненная тема. — Она не хочет видеть меня. Говорит, что я сломал ей жизнь. В школе ее дразнят из-за того, что она моя дочь.
— Прости, мне жаль. — Ее собственные переживания о прошлом померкли перед его болью, которую ему не удалось скрыть до конца.
— Ничего. Мне тоже жаль.
— Значит, твоя жена развелась с тобой, и что было дальше? — произнесла неуверенно Саммер, стараясь быть деликатной.
— Ты хочешь спросить, были ли у меня другие женщины? О да.
— Прости. Мне жаль, — снова промолвила Саммер, но ничего лучше ей не пришло в голову.
— А мне больше не жаль. И о разводе я тоже не сожалею. Мы никогда толком не устраивали друг друга. Она все время говорила мне, что я не люблю ее по-настоящему, и была права.
— Вы познакомились в Северной Каролине?
Он отрицательно покачал головой:
— Элен из Нашвилла. Я познакомился с ней, когда уволился из морской пехоты. Она на два года моложе меня, и мы были женаты одиннадцать лет. Три из них, от силы, были хорошими. Элен ревновала меня к любой женщине, которой я сказал два слова. А я не изменил ей ни разу, могу поклясться на Библии. До тех пор, пока… — его голос стал глухим.
Саммер поняла, что осталось недосказанным.
— Как ее звали?
Он отрешенно посмотрел на нее, но не стал притворяться, что не понял, кого она имеет в виду.
— Диди.
— Ты любил ее?
— Диди? — Он секунду помолчал. Его взгляд стал задумчивым. — Я был без ума от нее с тех самых пор, когда мы оба были еще подростками. Потом я наконец добился того, к чему рвался, — у нас начался бурный роман, — и это оказалось совсем не то, чего я ожидал. Мы были как огонь и лед, то есть абсолютно несовместимы. Но я любил ее. Да, я ее любил. Но в конце концов этого оказалось мало. И для меня, и для нее.
Уловив боль в его последних словах, Саммер поняла, что эту тему ей лучше оставить. А Франкенштейн ни с того ни с сего начал разламывать на куски последнюю сосиску для Маффи. Пробормотав извинения по поводу естественной нужды, она встала и удалилась в темноту.
Когда Саммер вернулась, Колхаун возился с костром, подкладывая в него хворост. Ей показалось, что он не замечает ее взгляда. Взяв стоявшую рядом только что открытую банку пива, Колхаун сделал из нее гигантский глоток.
Саммер вспомнила, что он говорил о своей тяге к спиртному, и ощутила смутное беспокойство.
Почувствовав на себе ее взгляд, Стив поднял глаза. Она укоризненно смотрела на банку, которую он продолжал держать в руке.
