Джон напрягся, его мускулы, дрожали от гнева, она чувствовала, что он снова выходит из себя. В темноте она погладила его лицо, успокаивая, и сама удивилась своему поступку.
- Однажды я заявила на него в полицию. Его родители откупились от обвинений и однозначно дали понять, что я не должна повторять подобное. Тогда я попыталась оставить его, но он нашел меня и притащил домой. Он … он сказал, что убьет папу, если я когда-либо попытаюсь оставить его снова.
- И ты поверила ему? - Резко спросил Джон, впервые прервав ее рассказ. Мишель не вздрогнула от резких слов, зная, что они относились не к ней.
- О, да, я верила ему. - Она грустно рассмеялась. – И верю до сих пор. У его семьи достаточно денег, чтобы сделать что угодно, и никогда не ответить за преступление.
- И все же ты смогла уйти от него.
- Только когда нашла возможность держать его на расстоянии.
- Как?
Мишель задрожала, ее голос сорвался.
- … Шрамы на моей спине. Когда он сделал это, его родители были в Европе. Они не успели уничтожить документы и подкупить свидетелей, а потом стало слишком поздно. У меня появились копии, и их оказалось достаточно для обвинения против него. Я купила свой развод этими шрамами, и заставила его родителей обещать держать его подальше от меня, или я буду использовать документы. Они очень переживали за свое положение и семейный престиж.
- За какой-то престиж? – невыразительно повторил Джон, с трудом удерживая ярость.
- Это теперь не имеет значения, они мертвы.
Джон не думал, что это было большой потерей. Люди, которые заботились больше о семейном престиже, чем о молодой женщине, жестоко избиваемой и напуганной, не многого стоили по его мнению.
Снова повисла тишина, и Джон понял, что она не собиралась добавлять что-нибудь еще. Если бы он позволил ей, она оставила бы это в такой сжатой и отредактированной версии, но он должен был знать больше. Рассказ Мишель причинял ему сильную боль, он и не думал, что возможно чувствовать такую боль из-за другого человека. Но для Джона было жизненно важно знать все, чтобы не было больше никаких недоговоренностей между ними. Он хотел знать, о чем она думает и почему держит дистанцию между ними, хотел знать как она жила эти два года после развода.
Он коснулся спины Мишель, лаская ее кончиками пальцев.
- Это было причиной, по которой ты не хотела плавать?
Мишель отодвинула голову от его плеча, и ее голос звучал совсем тоненько в темноте.
- Да. Я знаю, шрамы почти незаметны. Но в моей памяти они все еще есть и я так боялась, что кто-то заметит их, и будет спрашивать, откуда…
- Поэтому ты всегда надеваешь длинную ночную рубашку после того, как мы занимаемся любовью.
Она была тиха, но он почувствовал ее кивок.
- Почему ты не хотела, чтобы я знал? Я ведь не случайный прохожий с улицы.
Нет, он был ее сердцем и ее сердцеедом, единственным человеком, которого она когда-либо любила, и поэтому более важным для нее, чем кто-либо еще в этом мире. Она не хотела, чтобы он знал уродстве, которое было в ее жизни.
- Я чувствовал себя грязной, - прошептала Мишель. Мне было стыдно.
- Мой Бог! – Взорвался Джон, поднимаясь на локтях, чтобы наклониться к ней. - Почему? Это была не твоя вина. Ты была жертвой, а не злодеем.
- Знаю, но это ничего не меняет. Я все еще не могу избавиться от этих ощущений.
Он поцеловал ее, долго, медленно и горячо, языком показывая ей, насколько желает ее. Он продолжал целовать Мишель, пока она не ответила, обвивая руками его шею и отвечая на движения его языка своим. Тогда он откинулся на подушку, притянув ее голову к себе на плечо. Она была обнажена: Джон мягко, но твердо отказался позволить ей надеть ночную сорочку. Теперь между ними не было тайн, и Мишель была этому рада. Она любила прикосновения его теплого, твердого мускулистого тела к своей обнаженной коже. Джон все еще размышлял, неспособный оставить эту тему. Она чувствовала его напряженность и медленно провела рукой по его груди, гладя вьющиеся волосы и маленькие круглые соски с их крошечными бугорками в центре.
- Успокойся, - пробормотала Мишель, целуя его плечо. – Это в прошлом.
- Ты сказала, что его родители контролировали его, но они мертвы. Он беспокоил тебя с тех пор?
Мишель задрожала, вспоминая телефонные звонки Роджера.
- Он звонил мне домой. Я не видела его. И надеюсь, что никогда больше не увижу. – Последняя фраза Мишель была полна отчаянной искренности.
- Домой? К тебе домой? Когда?
- До того как ты забрал меня к себе.
- Я хотел бы встретиться с ним, - сказал Джон со зловещим спокойствием.
- Надеюсь, этого никогда не случится. Он - … ненормальный.
Они вновь сплелись в объятьях. Теплая, влажная ночь, окутывала их, и Мишель почувствовала себя сонной. Но Джон вновь дотронулся до нее, и она чувствовала, что в нем кипит новая волна гнева, его вновь мучила потребность знать:
- Что он использовал?
Мишель вздрогнула, отстранившись от него. Тихо выругавшись, он взял ее за руку.
- Скажи мне.
- Это не имеет никакого значения.
-Я хочу знать.
- Ты и так знаешь. - Слезы вновь жгли ее глаза. – Нетрудно догадаться, это так банально - ремень. - Дыхание Мишель сбилось. - Он … он обертывал кожаный конец вокруг своей руки…
Джон застонал, его большое сильное тело дернулось, словно от боли. Он думал о застежке пояса, впивающейся в ее мягкую кожу, и его пронзила боль. Ему безумно захотелось совершить убийство. Более чем когда-либо, он хотел повстречать Роджера Бекмана.
Он почувствовал как руки Мишель обняли его.
- Пожалуйста, - прошептала Мишель. – Давай спать.
Но он хотел знать еще одну вещь, кое-что казалось ему нелогичным.
- Почему ты не сказала отцу? У него были связи, он мог помочь тебе. Ты не должна была скрывать это от него.
Ее смех был горьким, это вообще мало было похоже на смех:
- Я говорила ему. Он мне не поверил. Ему было легче думать, что я преувеличиваю, чем признать, что моя жизнь настолько ужасна.
Мишель полностью открылась Джону, утаив лишь одно: она никогда не любила Роджера, и ее жизнь пошла не так, только потому что она вышла замуж за одного человека, любя другого.
- Мишель, к телефону! – крикнула Иди из кухни.
Мишель только что вошла и поднималась наверх принять душ, она повернулась и направилась к кабинету, чтобы там ответить на звонок. Ее голова была занята скотом, он был в превосходном состоянии и Джон договорился о продаже. Похоже, она скоро покинет ряды официально разорившихся, и станет одной из просто нуждающихся.
