— Да.
— Я рад. Люди, которые не любят Восточную Африку, не имеют права жить здесь. Это единственный мир, который я знаю. Я родился здесь и умру здесь. Те другие, — он махнул рукой в сторону шумного дома, — они преступники. Те, кто не любит эту землю, должны покинуть ее и возвратиться домой.
— Это место теперь мой дом, — тихо произнесла Грейс.
Джеймс улыбнулся и тихим голосом процитировал:
Здесь, на большой и солнечной земле,
Где справедливость и любовь — законы,
Я руку протяну тебе,
И вместе мы преодолеем все препоны.
Он замолчал. Было видно, что он хотел сказать что-то еще, как вдруг за их спинами раздался голос.
— Вот вы где!
Они повернулись и увидели стоящую в дверях Люсиль.
И снова, как уже было не раз за прошедшие десять месяцев, Грейс показалось, что она увидела на лице жены Джеймса выражение недовольства, даже боли. Но каждый раз, как и сейчас, это выражение моментально сменялось широкой улыбкой.
— Боюсь, там стало слишком шумно, — сказала она. — Кто-то даже танцует шотландскую удалую!
Джеймс рассмеялся.
— Представляете, как эти гуляки будут завтра утром вставать, чтобы поиграть в поло?!
— Уж мой брат постарается, чтобы они встали! Он целый месяц тренировал своих пони. Так что мы увидим захватывающую игру. На кого поставишь, Джеймс?
— Боюсь, — опередила его ответ Люсиль, — мы не увидим игру. Мы уезжаем рано утром.
— Уезжаете?
— Люсиль хочет поехать в методистскую миссию в Каратине на рождественское богослужение.
— Но завтра приедет отец Марио из католической миссии! Мы устроим прекрасную мессу на лужайке перед домом.
Люсиль натянуто улыбнулась.
— Я не хочу присутствовать на римской службе. Я приезжаю в Каратину только четыре раза в год, и это очень плохо. Знаешь, Грейс, было бы мудро с твоей стороны написать в миссионерское общество и попросить их прислать священника, а не сестер милосердия, о которых ты постоянно их просишь.
— Но мне нужны эти сестры, Люсиль. Очень. Как я ни старалась, я не могу заставить кикую прикасаться к больным.
— Ты подходишь к проблеме не с той стороны. Священник выкорчует из этих дикарей нелепые предрассудки и превратит их в христиан. Вот тогда-то ты и получишь столько помощников, сколько пожелаешь.
Грейс с изумлением уставилась на нее.
— Послушайте! Они играют «Тихую ночь», — сказал Джеймс.
Постепенно смех и гул голосов стих, и ночь наполнилась звуками скрипки. Вскоре весь дом и его окрестности погрузились в тишину, и только рождественский гимн, звучащий вдали от дома, летел к холодным экваториальным звездам. Несколько свинцовых туч, словно поддавшись искушению узнать, что там происходит, отделились от горы Кения и поплыли по небу.
Грейс стояла между Джеймсом и Люсиль. Они смотрели на залитые ярким светом окна дома, на большую разношерстную толпу, которую объединяла сейчас одна-единственная милая их сердцам песня. Голоса один за другим присоединялись к поющим. Некоторые даже пытались следовать мелодии. Слуги-африканцы с непроницаемыми лицами взирали на вацунгу, которые несколько минут назад кричали и буянили, а сейчас стояли смиренно, с глазами, полными печали и ностальгии.
Миранда Вест вышла из кухни и окинула взглядом гостиную. Она увидела лорда Тривертона, стоящего возле елки и поющего рождественскую песню. Его зычный баритон явственно выделялся из хора голосов. Миранда думала о новом 1920 годе, и о том, что он сулил ей. Был только один способ сделать графа своим — дать ему то, чего он хотел больше всего на свете: сына.
Валентин волею судеб размышлял о том же, только в несколько ином контексте. Держа во время пения руку Роуз в своей руке, он думал о том, что доктор Гаэр нашел неверное решение его проблемы, посоветовав ему подсыпать в шоколад Роуз снотворное. Порошок, который он добавлял в ежевечерний шоколад, погружал Роуз в глубокий сон, а он не хотел, чтобы она спала. Он желал, чтобы она отвечала на его ласки, занималась с ним любовью. Жизнь в палатках — вот что мешало, на его взгляд, их полноценной супружеской жизни. К тому же Роуз была такой скромной и застенчивой… Но сегодняшняя ночь все поставит на свои места: сегодня они впервые будут спать в своей спальне, под балдахином фамильной кровати семьи Тривертон, и начнут нормальную супружескую жизнь.
Люсиль, стоявшая на террасе рядом с мужем и поеживавшаяся от прохладного ночного воздуха, изо всех сил старалась изгнать веселым пением таящиеся в ее душе горечь и гнев. Леди Дональд, жившая уже десять лет в протекторате, преданная жена фермера, заботливая мать, скрывала в своем сердце страшную тайну: она ненавидела Британскую Восточную Африку и проклинала тот день, когда покинула Англию.
— Мемсааб! — из-за живой изгороди до Грейс донесся взволнованный шепот: — Мемсааб!
Грейс повернулась и увидела Марио; его глаза были круглыми от страха.
— Пойдемте быстрее, мемсааб! Случилось очень плохое!
— Где? Что случилось?
— С вождем Матенге. Пойдемте же!
Грейс и Джеймс обменялись взглядами.
— Оставайся здесь, дорогая. А я пойду с Грейс, — сказал он Люсиль.
Они пошли за Марио: сначала вниз по вьющейся серпантином тропе, затем по краю леса, потом вдоль берега реки. Он вел их к дому Грейс.
— Что случилось, Марио? — спросила Грейс, когда они повернули за угол дома. — Где вождь Матенге?
— Он на заднем дворе, мемсааб.
Войдя через ворота и очутившись на территории маленького огородика, Грейс и Джеймс встали как вкопанные. Во мраке ночи они увидели распластанное на земле, среди бобов и кукурузы, тело.
— Принеси факел, Марио, — велела Грейс, подбегая к Матенге.
Молодой вождь лежал на спине; казалось, он просто спал. Грейс опустилась рядом с ним на колени и попыталась нащупать его пульс. Безрезультатно. Кожа была холодной. Джеймс, опустившийся на колени с другой стороны от лежащего мужчины, вопросительно посмотрел на Грейс.
— В чем дело? Что с ним произошло?
— Я не знаю…
Ее взгляд скользил по телу Матенге. Она не видела ни ран, ни крови. Было слишком темно, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Черные тучи скрыли луну.
Когда Марио принес факел и Грейс поднесла его к лицу Матенге, ее рука застыла на полпути.
— Боже мой, — вырвалось у сэра Джеймса.
Марио вскрикнул и отпрыгнул назад.
Грейс смотрела на красивого спящего человека, пол-лица которого было скрыто эфирным конусом. Она осветила факелом все тело и увидела в правой руке Матенге пустую бутылку из-под эфира.
