— Ты всегда рисуешь бури? — спросила я Гуннара, занятого разведением огня.
Щепки занялись, и языки пламени весело побежали вверх по поленьям. Гуннар поставил на место каминную решетку и встал, отряхивая ладони.
— Наверное, я живу слишком размеренной жизнью, — отозвался он. — Норвежцы по натуре авантюристы, поэтому я стараюсь вдохнуть в свои картины дух борьбы и противостояния. В Норвегии постоянно приходится бороться со стихией.
— Это одна из моих любимых картин, Гуннар, — сказала Лора. — Так же, как и та, что ты подарил мне. Ли, тебе следует взглянуть на остальные его работы. Этот молодой человек зарыл свой талант в землю, как я — свой. Но никогда не поздно исправить положение.
Дони суетливо сновала по большой комнате, заглядывая во все углы и трогая то одно, то другое. Майлз тяжело опустился на один из стульев и молча наблюдал за Лорой. Она внезапно повернулась к нему:
— Дорогой, ты не возражаешь, если я с Гуннаром покатаюсь на лыжах? Это, вероятно, наша последняя возможность в этом сезоне. А вы трое можете погулять.
— Попробуем, — без особого энтузиазма откликнулся Майлз, и я заметила, как Лора окинула его обеспокоенным взглядом.
Меня как-то не очень устраивала Перспектива остаться в малоприятной компании братца и сестры, в то время как Гуннар с Лорой отправятся кататься на лыжах. Я решила, что одна поброжу по снегу. На открытом воздухе вдали от остальных я, возможно, смогу разобраться в своих расстроенных чувствах.
Лоре не терпелось встать на лыжи, и едва Гуннар успел дать нам наставления, как поддерживать огонь в камине, они вышли наружу, надели лыжи и заскользили по снегу, отталкиваясь палками.
За моей спиной Дони, устроившись поближе к камину, грела руки над потрескивающими поленьями, и отсветы пламени играли на ее обезьяньем личике. Она сидела, скрестив ноги по-турецки, и говорила с Майлзом, не поворачивая головы.
— Ты, конечно, понимаешь, что у Ли на уме? — спросила она брата, по обыкновению затевая очередную склоку.
Майлз лишь что-то пробурчал. Дони, очевидно, привыкла к подобной реакции на ее речи, а потому продолжала с легким ехидством, теперь уже адресуя их мне:
- Ты, конечно, умеешь втереться в доверие, а, Ли? Так потешь ее тщеславие! Лора все больше воспринимает тебя как свою дочь. Все сильнее чувствует к тебе расположение и доверяет тебе. А теперь, когда ты убедила ее, что она может вернуться в кино, Лора просто заобожала тебя. Это очень умно с твоей стороны, Ли. Твоя мать — состоятельная женщина. А, насколько я понимаю, Виктор Холлинз оставил своей семье очень мало из того, что заработал на романах. Лора не так непрактична. У нее есть и капиталовложения за границей, и деньги, которые Она хранит в швейцарских банках. А завещание всегда можно изменить, не правда ли, Майлз?
— Заткнись, Дони, — буркнул тот. Обернувшись, я уставилась на нее в изумлении и заметила злобный взгляд, который она метнула на своего брата. Дони вскочила на ноги и молча вышла из хижины.
Майлз поднялся и закрыл дверь, которую Дони не потрудилась за собою захлопнуть. Потом повернулся ко мне.
— Присаживайтесь, мисс Холлинз. Нам пора поговорить, — сказал он.
— Не думаю, что в этом есть смысл, — возразила я. — Вы мне с самого начала дали понять, что мое присутствие здесь нежелательно.
— А вам не кажется, что я был прав?
— Как вы можете так говорить? После нашей встречи в отеле я отправилась в Калфарет и видела, как вы и Ирена выводили Лору из дома. Она выглядела тяжело больной женщиной без надежд и воли, лишенной жизненной силы. А теперь она снова стала Лорой Уорт. Разве это не достижение? И разве это произошло не потому, что я очутилась здесь?
— Возможно, медленное восстановление сил на основе действительного улучшения здоровья, а не нервного возбуждения было бы безопаснее.
Он был врачом, и мне трудно было убедить его в том, что со здоровьем у Лоры все в порядке. Я могла выразить свое несогласие лишь молчанием и, ощутив на себе взгляд его светло-серых глаз, снова подивилась их странному свечению. Не дождавшись от меня ответа, Флетчер продолжил:
— Довольно трудно удостовериться в ваших истинных намерениях, мисс Холлинз. Я думаю, Дони преувеличивает — но кто знает, насколько? Вы вселили в Лору надежду на возвращение в Голливуд, и он закусила удила.
— У меня вырвалось это импульсивно, — возразила я. — А потом она уже просто не желала отступать.
— Мне бы хотелось верить, что у вас нет намерения заставить ее страдать, — сказал Майлз, и я поняла, что он не верит этому ни на грош. — Хуже, чем возвращение в Голливуд, ничего для нее не может быть.
— Почему? — напрямик спросила я. Серые глаза сверкнули.
— Помимо того очевидного факта, что ей слишком поздно заново начинать карьеру, существует иная опасность — там вспомнят старое дело об убийстве. Репортеры набросятся на нее, как стая волков.
— Опасность для кого? — спросила я, памятуя о слухах, что безупречное алиби Майлза было не таким уж безупречным, как считала полиция.
Он долго смотрел на меня тяжелым взглядом и молчал, потом вдруг выпалил:
— Как мне заставить вас уехать? Вы зарабатываете себе на жизнь литературным трудом. Сможет ли сумма, достаточная, чтобы вознаградить вас за потраченное время и усилия, ускорить ваш отъезд? Совершенно очевидно, что вы не питаете к Лоре нежных чувств, но, насколько я понимаю, хотели извлечь какую-то выгоду из этого интервью, и я бы охотно в пределах разумного…
Он был таким же мерзким, как и его сестра. С трудом сдерживая ярость, я перебила его:
— Почему вы так хотите, чтобы я уехала?
— Я принимаю близко к сердцу все, что касается Лоры. Вы — нет. Это было ясно с самого начала. Вы и представить себе не можете, что натворили. Вам следует уехать как можно скорее, и, если нужно, я готов помочь деньгами.
- Вы, должно быть, действительно потеряли голову, если делаете мне подобное предложение! — вскипела я. — Меня не купишь!
Он сжимал и разжимал кулаки. И опять долго молчал, прежде чем заговорить.
— Я готов любой ценой защитить свою жену, — сказал он.
— Тогда почему вы позволяете ей верить, что изуродованный портрет — дело ее рук?
— Не я посвятил ее в это. Впрочем, со временем она должна была узнать о случившемся.
— Но она уверена, что ничего подобного не делала. Она мне так и сказала, и Ирена ее в этом поддерживает.
Снова он окинул меня долгим холодным взглядом:
— Вы были там. Вы видели. У нее в руке были ножницы. Она держала их, когда я вошел в комнату и увидел вас обеих.
— Их могли ей вложить в руку раньше. Или, возможно, она подобрала их с пола. — И, не дав ему возразить, я быстро спросила: — Если эта ужасная игра имеет хоть какой-то смысл, то как вы думаете, кто такой крестик?
