Николай, глядя на ее смятение, ухмыльнулся и, впервые назвав ее на «ты», сказал:
– А ты думала, я изображу тебя жалкой мокрой курицей, которой ты тут прикидываешься?
– Я прикидываюсь? – удивилась Оксана.
– Конечно, прикидываешься. Ты такая, как на портрете! Вернее, ты можешь быть такой, если захочешь!
– Да? Н-не знаю… – покачала она головой. – Себя ведь не всегда можешь увидеть со стороны…
– Но я тебя вижу как раз со стороны… и именно такой… – тихо сказал он и подошел к ней чересчур близко.
Оксане очень хотелось отстраниться, но она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. В конце концов, у нее к нему важное дело…
Николай взял ее за плечи и осторожно поцеловал в губы. Она не ответила.
– Ну же! – он нетерпеливо тряхнул ее за плечи. – Ты же все можешь! Я чувствую это!
Оксана с трудом поборола в себе желание оглянуться на портрет, чтобы скопировать манящий взгляд изображенной на нем особы, которую она все-таки никак не могла считать собой. Пришлось обнять Николая без всякого особенного взгляда. Уж как может, так и… Пусть дорисовывает ситуацию с помощью своего богатого воображения.
У художника действительно оказалось очень богатое воображение. В постели он был хорош, но Оксана опять изо всех сил зажмуривала глаза и старалась не вдыхать запах чужой кожи. Она снова думала о том, что если не смотреть и не дышать, то вполне можно принять Николая за другого. Потом она спохватывалась, что такое с ней уже было и ничего хорошего из этого не вышло. Тогда она раскрывала глаза, вглядывалась в лицо нависшего над ней человека с длинными соломенными волосами и изо всех сил пыталась соответствовать портрету, который так и стоял на мольберте рядом. Видеть себя со стороны Оксана, естественно, не могла, но Николай, похоже, остался доволен. Поскольку ее усилия даром не пропали, оставалось только ждать результата.
Иван Корнеев когда-то поставил Оксане жесткое условие: никаких детей, потому что заниматься ему с ними некогда. С него хватит того, что он испытывает постоянные угрызения совести из-за Лизиной дочки. Оксана слушалась, потому что не хотела его терять. Когда она была с Алексеем, то забеременеть боялась из-за Наташеньки. Трудно было даже спрогнозировать, как девочка отнеслась бы к появлению братика или сестрички. Когда Пылаев ушел, Оксана очень жалела, что так и не решилась на ребенка, а потом даже обрадовалась этому. Если бы у нее родился рыжий малыш, она ежедневно сходила бы с ума от рвущих душу воспоминаний. А так можно было запретить себе думать об Алексее. И она запретила и не думала о нем.
Николай писал Оксану много раз. Это были и поясные портреты, и в полный рост, и одно только лицо. И каждый раз она себя не узнавала и думала о том, что если бы была обыкновенной заказчицей, то также отказывалась бы от них, как отказались от своих портретов популярная телеведущая и известный футболист. Оксанины изображения каждый раз получались куртуазными и эротичными, хотя ни на одном портрете она не была обнажена. Влюбленный художник вместо обыкновенной живой женщины писал аллегорию вечной женственности. Оксане очень хотелось бы увидеть, что выйдет из-под его кисти, когда он ее разлюбит. А разлюбит он непременно, поскольку должен понять в ближайшее же время, что вместо «вечной женственности» с ним в постели лежит холодая бесчувственная рыба. Только бы успеть до того, как он все поймет, получить желаемое.
Однажды Николай спросил:
– Я тебе не нравлюсь?
Оксана удивленно вскинула брови. Почему-то вопроса именно в таком контексте она не ожидала. Нравится ли он ей? Пожалуй, нравится. Если сравнивать, то Корнеев, конечно, эффектнее, а Алексей… Алексей вообще не такой, как все, а потому вне всякой конкуренции…
– Нравишься, – честно ответила она. – У тебя хорошее мужское лицо, глаза… ясные такие…
– С этим понятно, – отмахнулся он. – Может быть, я плохой любовник?
– Ты хороший любовник, – как на уроке, полным ответом, заверила его Оксана.
– Тогда чего тебе не хватает?! – Он вскочил с постели, натянул джинсы и встал возле нее, скрестив на груди руки. Длинные светлые волосы почти закрыли его щеки. Напряженный, с обнаженным мускулистым торсом, с длинными, расставленными в стороны ногами, Николай был хорош, как никогда.
Оксана хотела сказать ему что-нибудь ласковое, в стиле вечной женственности, но почему-то произнесла то, что ему наверняка не хотелось бы слышать:
– Ты ведь все знаешь, Коля…
– Ты любишь другого, да?!
– Да…
– А он тебя не любит!
– Не знаю…
– Что значит «не знаю»! Всегда ясно, любит тебя человек или нет!
– Все гораздо сложнее. Наши с ним отношения ни в какие схемы не укладываются.
– Ты все еще на что-то надеешься?
– Нет! – покачала головой Оксана. – Ни на что. Там все кончено.
Николай вздохнул, откинул волосы назад, сел на постель спиной к ней и все так же напряженно застыл. Она провела рукой по его спине и спросила:
– Хочешь, я уеду? Прямо сейчас?
Он обернулся. Она никогда еще не видела у него такого несчастного лица. Он резко выдохнул и заговорил:
– Я уже и сам несколько раз хотел отвезти тебя домой с условием, чтобы ты больше никогда здесь не появлялась и не рвала бы мне душу! Но не могу! Понимаешь ты, не могу! Люблю я тебя, Оксана!
– Ты не меня любишь, Коля, – возразила она, – а ту женщину, которую бесконечно изображаешь на портретах. Но прекрасные оживающие Галатеи существуют только в древних мифах. Ты не сможешь вдохнуть жизнь ни в один свой портрет, да и меня вряд ли переделаешь. Может, стоит принять все таким, как есть, или… действительно расстаться…
– Я уже несколько месяцев пытаюсь приспособиться к тебе и, как ты говоришь, принять… Но ведь каждому хочется, чтобы на его чувство ответили так же горячо, как и…
– Может, вот этой-то горячности как раз и не надо! – перебила его Оксана. – А то потом только хуже…
– Это когда же – потом? – с сарказмом спросил он.
– Ну… когда все кончается…
– А если не кончается?
– А если не кончается, то получаются такие, как я… которые и сами мучаются, и других мучают. Ты прости меня, Коля. Я действительно поеду домой. И отвозить меня не нужно. Уж сколько раз ездила на электричках… Не заблужусь.
– Нет! – выкрикнул Николай. – Только не сегодня! Сегодня я почему-то… не готов к этому… Я люблю тебя… Действительно тебя, а не этих баб на портретах! Ты права, я увлекся своими фантазиями. Я обязательно напишу другой портрет, где будешь именно ты!
– Я не хочу больше позировать.
– И не надо! Мне ли не знать, какая ты! Да я с закрытыми глазами могу…
И он принялся целовать ее лицо и тело и был так нежен и страстен, что Оксане почему-то подумалось: «Именно сегодня ЭТО случится. Или сегодня, или никогда!» И уже на следующее утро за завтраком ее мутило. Она даже не думала, что все может стать ясно на следующий же день после зачатия, без всякой женской консультации.
