— Потерпи, девочка. Всё хорошо будет, — Вольский меня на руки поднял, а затем к выходу направился.
Обмякла совсем в его объятиях. К груди широкой всем телом прижалась, зарываясь лицом в мягкой ткани хлопковой рубашки. Мужские руки бережно за плечи обнимали, а знакомый голос нежно на ухо шептал: «Потерпи чуть-чуть, малыш».
— Тимур, я скорую помощь вызвала. Куда ты её несёшь? — Мама едва кричать не принялась, ступая за нами след в след. Я только мельком успела на нее посмотреть. Мама испуганной выглядела очень. Белой, как мука, сделалась от страха.
— Нет времени ждать, когда приедет скорая. Я сам отвезу Лесю в больницу, — гул голосов становился все тише и тише.
Я ничего не ощущала, кроме собственного сердцебиения и его тепла, что кутало и баюкало, словно дитя малое.
23
Труднее всего впервые подняться с кровати после операции. Это непередаваемые ощущения. Будто заново учишься сидеть и ходить. Тело слишком слабое для подобных подвигов, но усилием воли все-таки делаешь первый шаг. Робкий, неуверенный, на шатающихся ногах и трясущихся коленях.
Когда я впервые попыталась подняться после реанимации, думала, упаду. Придать телу вертикальное положение оказалось задачей не из лёгких. Застывшие мышцы, подобно бетону, в тот же час принялись "ныть". Но, преодолев отголоски боли, я все же сумела пройтись несколько метров. Пусть это было немного, пусть это было с поддержкой заботливой медсестры, но я сумела, смогла. И это было самым лучшим, что происходило со мной за последние несколько дней.
Это утро начиналось, как и предыдущее. Процедуры согласно назначенному лечению, обход врача, завтрак. Я лежала на койке, читая любовный роман в телефоне. В желудке заметно урчало, а глаза то и дело, поглядывали на часы. Ровно в девять, будто по расписанию, на пороге палаты показалась мама. Она улыбнулась с порога, поправляя белый халат, накинутый на плечи. Вслед за мамой появился Тимур. Он тоже сиял белозубой улыбкой, будто стоваттная лампочка. Я закатила глаза, замечая очередные баулы в руках Вольского. Каждый день, каждый божий день, они с мамой приносили в больницу провизию, которой можно было накормить едва не все хирургическое отделение.
— Доброе утро, моя хорошая. А мы с Тимурчиком тебе покушать принесли. Я супчик сварила с куриной грудкой, как ты любишь. Иди мой руки, а я пока всё приготовлю. — Мама щебетала просто без умолку. В перерывах между фраз я могла только шумно вздыхать.
С помощью Вольского я поднялась с кровати и, опираясь на мужскую руку, зашаркала комнатными тапками по кафельной плитке. Благо, что палата была оборудована отдельным санузлом, где можно было помыть руки, принять душ и сходить в туалет. Конечно же, всё это было сделано благодаря методам Вольского. Хотя, признаться честно, подобная забота с его стороны оказалась очень даже кстати.
Оказавшись возле двери уборной, я искоса посмотрела на Тимура, нахмурив брови:
— Спасибо, дальше я сама.
— Уверена? Может, лучше я с тобой пойду?
— Тим, я же сказала "сама". Что из четырех слов тебе показалось непонятным? — Строгий тон голосу предала, пытаясь держать себя в руках, чтобы, в не ровен час, не высказаться прямо перед мамой. Уж она-то вообще не могла переносить наши с Тимуром словесные перепалки.
— Точно? А вдруг тебе станет плохо? — Тимур смотрел на меня сверху вниз, до последнего сомневаясь в моих словах. Он заметно щурил глаза, будто пытаясь что-то разглядеть.
— Я писать хочу, в конце концов! Или ты хочешь поучаствовать в этом процессе? — Издеваться принялась над Вольским, особо не подбирая интонацию.
— Если нужно, то могу и поучаствовать, — на полном серьезе ответил Тимур.
Я кулаки едва не сжала от внезапно нахлынувшей злости. Достал! Как он меня достал! Мало того, что торчит возле меня почти сутки напролет, так ещё и в уборной от него нет спасения. Прямо напасть какая-то, честное слово.
— Слушай, Тимур, я как-то справлялась без тебя на протяжении многих лет. Мне удалили аппендицит, а не мозг! — Дверью хлопнула прямо перед его носом и скрылась в уборной.
Принялась лицо умывать холодной водой. В зеркало посмотрела и криво ухмыльнулась на одну сторону. Удивительно! В зеркальном отражении виднелась на редкость уставшее лицо с черными кругами под глазами и запавшими щеками. Блондинистые волосы на голове были жирными и спутанными. Такой печальной картины в своей жизни я не наблюдала никогда. Но теперь это была я.
Когда открыла дверь, то перед глазами показался Вольский. Смотрел на меня с немым вопросом на лице, не пытаясь сказать даже слова.
— Ты все время под дверью стоял? — Удивилась я.
— Нет, — как-то слишком быстро ответил, будто заранее готовился оправдываться. — Только что подошёл.
— Вольский, ты неугомонный. Что я должна сделать, чтобы ты перестал преследовать меня?
Из палаты послышался голос мамы. Она заметно добавила громкости своему тону, заставляя нас с Тимом замолчать:
— Дети, не ссорьтесь! Лесенька, я всё приготовила, иди кушать.
Я бросила на Вольского прожигающий взгляд. Интересно. Мама нас "детьми" назвала. Неужели Тимурчик таким родным стал? Наверное, спит и видит Оксана Сергеевна, как Вольский на мой безымянный палец правой руки кольцо одевает. Не к добру всё это. С таким противником как мама моя крепость не сможет долго оборону держать. А если ещё тётя Жанна с Ванькой подключаться, то вообще! Пиши, пропала, Соболева. Жизни спокойной не дадут, мозг выклюют, как хищная птица просто.
— Мы с тобой еще не закончили, — грозно палец поднесла прямо к лицу Тимура, на что он заметно улыбнулся.
До кровати дошла самостоятельно, хотя Тим все время шел сзади. Ароматный суп сразу же вызвал аппетит, как только я увидела на прикроватной тумбе тарелку с манящей жидкостью. Принялась утолять голод, но заметная дрожь в пальцах не позволяла нормально есть. До рта доносила едва не пустую ложку. Мама, сославшись на необходимость поговорить с лечащим врачом, в спешке покинула палату. С Вольским наедине остались.
— Чего смотришь? Никогда не видел, как ест девушка? — Фразу произнесла и сразу же суп пролила на тумбочку. Вслух выругалась, ругая саму себя. Ну, вот же тряпка,
