Лоре, вероятно, было так трудно идти, что на полпути к хижине мы остановились. Гуннар помог ей сесть на ближайший выступ скалы. Лора осторожно опустилась на камень и пристроила поврежденную ногу. Гуннар, примостившись рядом, смотрел на нее с беспокойством, а я стояла в стороне, утопая по колено в снегу, и, казалось, не имела к ним никакого отношения.
— Ослабить тебе ботинок? — спросил Гуннар.
- Нет. Пусть все остается так, как есть, пока не доберемся до Майлза. Когда нога в покое, не так больно. — Она обернулась ко мне. — Присядь, Ли. А то я сверну шею, разговаривая с тобой. А мне хотелось бы расспросить тебя кое о чем.
— Лучше постою, — буркнула я.
Какое-то время ее лучистые глаза изучали меня. Затем она отвернулась и, глядя перед собой, сказала:
— Расскажи мне, пожалуйста, о смерти твоего отца, Ли. Мне бы хотелось знать, как это произошло.
Кровь застучала у меня в висках от возмущения и даже слегка закружилась голова. Меньше всего мне хотелось посвящать Лору Уорт в то, как умер мой отец. Она не имела никакого права это знать. И прежде всего атом, что, умирая, он шептал ее имя и это жестоко ранило Рут.
— Я советую тебе рассказать, — спокойно и твердо произнес Гуннар.
И тогда я им рассказала. Но не все. Умолчав о самом существенном. Я начала с того, что у отца случился сердечный приступ во время работы над романом, который, как он надеялся, вернет ему популярность.
— Это должен был быть очень хороший роман, — сказала я, — и жаль, что отец не смог его закончить. Мы с матерью отнесли его на кровать и вызвали врача. Но было слишком поздно. Он умер на наших руках.
Когда я была маленькой, я звала Рут мамой. И теперь нарочно это вспомнила.
— Понимаю.
Лора подтянула колени к груди и опустила на них голову. Она была без кепи, и непокрытая голова с тугим кольцом густых каштановых волос на затылке делала ее уязвимой, что могло растрогать кого угодно. Только не меня, Я ей не доверяла. Она искала сочувствия, жалости. Но теперь я была настороже, и от меня ей этого не дождаться.
Помолчав, она снова заговорила:
— Спасибо за то, что ты мне это рассказала, Ли. А то я всю жизнь не знала бы покоя. Я рада, что смерть настигла его внезапно и он умер без страданий. И рада, что близкие в этот момент были с ним рядом.
Гуннар легонько коснулся рукой ее плеча, и я поняла, что Лора дождалась сочувствия, в котором нуждалась, по крайней мере от него.
В своем упорном ожесточении я пыталась ранить ее как можно сильнее, уязвить побольше. Я должна была отомстить ей за собственную боль.
— Кстати о мужьях и женах, — заметила я. — Не скажешь ли мне, что случилось с первой женой Майлза?
Гуннар издал негодующий возглас. Не поднимая головы, Лора ответила:
— Она умерла.
Не понимаю, зачем я задала следующий вопрос. Возможно, просто хотела заставить ее говорить о том, что ей было неприятно.
— От чего?
Только тогда она подняла на меня глаза, в которых таился вопрос.
— Покончила жизнь самоубийством. Выбросилась с балкона в их голливудском доме. Ее нашла Дони Жаффе. — Лора протянула Гуннару руку. — Помоги мне подняться, я готова идти.
И вновь они шли впереди, а я брела сзади и ломала себе голову над услышанным. Что заставило первую миссис Флетчер выброситься с балкона? И почему Дони Жаффе оказалась в этот момент в доме своего брата?
В конце концов, несмотря на сильную хромоту Лоры, мы добрались до хижины. Прежде чем войти, она попросила меня не говорить Майлзу о креплении.
— Позже я ему сама расскажу, — объяснила она. — А пока что пусть это будет просто несчастный случай.
Мы вошли, очевидно, в разгар семейной ссоры. Брат с сестрой, последнее время не ладившие между собой, умолкли при нашем появлении.
Майлз, сразу заметив, что Лора хромает, усадил ее на стул и стал снимать с поврежденной ноги ботинок.
Мы, не отводя глаз, следили, как он осторожно исследует припухшую лодыжку, ощупывая ее и сравнивая со здоровой. Наконец, закончив осмотр, послал Гуннара принести несколько сосулек с крыши. Завернув их полотенце, соорудил холодный компресс, уложил ног Лоры на соседний стул и сказал, что ничего страшного нет.
Пока он хлопотал возле Лоры, я не сводила глаз с Дони. Как обычно, ей не сиделось на месте. Она то следила за манипуляциями брата, то принималась сновать по комнате. В конце концов Гуннар, решив, что от Дони и меня проку все равно мало, предложил нам заняться делом — распаковать корзину с ленчем.
Лора держалась весело, храбро, да она по-другому и не могла. Потрясение и паника прошли, и если намеренно поврежденное крепление и тревожило ее, то она не подавала виду. Лора радостно сообщила Майлзу, что вечером в среду мы все собираемся на спектакль в Национальный театр. Как только начнется фестиваль, в театре будут проходить только музыкальные шоу, а пока что дают "Мышьяк и старое вино", норвежскую версию и это стоит посмотреть. Майлз отнесся к этой идее без особого восторга.
— Посмотрим, как ты будешь ходить, — сказал он.
Странно, но, несмотря на неприятное происшествие и тревожные мысли по поводу его причин, мы проголодались и жадно набросились на приготовленный Иреной ленч, который показался нам необыкновенно вкусным. Однако наши дальнейшие планы были расстроены. Если Майлз собирался погулять по горам с Лорой, то теперь об этом не могло быть и речи. И если я надеялась, что мы с Гуннаром могли бы проделать то же самое, то такая возможность отпала. Барьер между нами стал еще выше, и я подозревала, что Гуннар никогда больше не захочет остаться со мной наедине. Теперь нашим единственным намерением было благополучно переправить Лору вниз, стараясь, чтобы она как можно меньше утруждала поврежденную ногу.
Мы с Дони упаковали остатки ленча в корзину, а Майлз тем временем надел на ногу Лоре ботинок.
Только перед самым уходом я вспомнила о записке, оставленной на столе, и оглядела комнату в поисках ее. Майлз, заметив это, с недоброй усмешкой сказал:
— Я бросил ее в огонь.
Никто из присутствовавших, по-видимому, не заметил этой сцены. Мне следовало быть осторожнее. И уж точно нельзя было оставлять записку Майлзу.
Собравшись, мы двинулись к остановке фуникулера. Опередив всех, первой торопливо семенила Дони, за ней следом шли Майлз и Лора, тяжело опиравшаяся на его руку. Мы с Гуннаром оказались последними, так как ему надо было загасить камин и запереть хижину. Выйдя за порог, он на мгновение остановился рядом со мной.
— Тебе сейчас нелегко. Процесс взросления бывает болезненным, — мягко сказал Гуннар, и взгляд его был не таким холодным и неодобрительным, как раньше.
