Шофер, выйдя из машины, обошел ее кругом, чтобы открыть дверцу для мадам де Вальми и помочь ей выйти. Альбертина, не удостоив меня словом или хотя бы взглядом, занялась свертками и прочим ручным багажом. Я вышла из машины и остановилась в ожидании, пока мадам говорила с Бернаром, очень быстро и почти шепотом, так что я ни слова не разобрала.
Вначале мне показалось, что разговор имеет какое-то отношение ко мне, потому что маленькие темные глаза шофера неотрывно следили за мной, словно все его мысли были поглощены моей особой. Но, очевидно, это было лишь выражением естественного интереса к новенькой: скоро Бернар, не проявляя никаких эмоций, отвел глаза, опустил голову и больше уже не смотрел в мою сторону, занявшись выгрузкой багажа.
Наконец мадам де Вальми обратилась ко мне:
— Ну вот, мы на месте.
Вообще-то говоря, это было и так понятно, но голос моей хозяйки звучал так приветливо, словно она произнесла: «Добро пожаловать!» Бегло улыбнувшись мне, она отвернулась и пошла по гравию дорожки.
Лишь подойдя ближе к дому, я осознала, какой он огромный и красивый: квадратный фасад, к двери ведет широкая, изгибающаяся дугой лестница, через арку слева можно пройти во двор и к различным службам; позади замка ярко освещенный солнцем склон, где расположены огороды, склон поднимается в горы, заросшие лесом... Я видела все это неясно, как в тумане. Словно порыв свежего ветра, меня опьянил яркий солнечный свет, широкий простор и мелодия шепчущих деревьев. Кругом разлилось золотое сияние ясного весеннего дня. Воздух был холодный, ароматный, пахло сосной и тающим снегом.
«Да, это вам не Северный Лондон!»
Я прошла вслед за мадам по широким ступеням, мимо склонившегося в поклоне лакея, в холл замка.
Вначале я не заметила женщину, которая ожидала нас там, в нескольких шагах от высокой двери.
Холл казался огромным, такое впечатление создавалось в основном из-за того, что потолок был очень высоким и помещение тонуло в полутьме. Пол, от которого веяло холодом, вымощенный квадратными плитами черного и белого мрамора, напоминал гигантскую шахматную доску. Напротив входной двери к широкой площадке поднималась лестница, освещенная прямыми лучами света, которые струились из окна с пятью стрельчатыми арками. На площадке лестница разделялась, поднимаясь двумя изящными дугами к галерее. Больше мне ничего не удалось различить, ибо яркий свет, проходящий сквозь арку высокого окна, падал прямо в центр холла, оставляя все вокруг в глубокой тени.
Я несколько раз моргнула, чтобы привыкнуть к такому освещению. Потом послышался женский голос, и к нам подошла пожилая дама. Очевидно, это домоправительница мадам Вальми: коренастая женщина, которой, вероятно, уже минуло шестьдесят, с полным добродушным лицом и седыми волосами, собранными в старомодный пучок. Она была одета во все черное; а ее единственным украшением — если это можно назвать украшением — служило пенсне в золотой оправе, выглядывавшее из нагрудного кармана, с цепочкой, прикрепленной к платью золотой булавкой. Ее спокойное лицо, немного переваливающаяся походка, облик в целом — все было воплощением респектабельности. Во всяком случае, в этой женщине не было ничего от скрытных темноволосых и смуглых жителей Савойи.
Здороваясь с мадам де Вальми, она с любопытством взглянула на меня. У нее оказался приятный голос; слова она выговаривала так, будто ей постоянно не хватало воздуха, — быстро и, к моему удивлению, с ужасным акцентом.
Мадам рассеянно отвечала ей. В потоке безжалостного света морщины на ее лице обозначились явственнее. Неожиданно она произнесла, глядя мимо женщины в черном, в темную глубину холла:
— А как здоровье вашего хозяина?
— О, прекрасно, мадам. Последние несколько дней он был... простите, мадам... совсем таким, как прежде: всем интересовался, строил разные планы... О, совсем как в прежние времена, мадам.
Она говорила с легкой фамильярностью служанки, давно живущей в доме, и на ее лице можно было прочесть искреннее удовлетворение тем, что она может сообщить хозяйке что-то хорошее. По правде говоря, большее удовлетворение, чем выразила сама мадам де Вальми. Мне показалось даже, что она нахмурилась.
— Планы?
— О да, мадам. Я не знаю, в чем они заключаются, но Арман Лесток и хозяин долго беседовали насчет этого. Наняли еще несколько человек для работы в саду, и приходил мастер, чтобы подсчитать, во сколько обойдутся работы, о которых хозяин говорил прошлой зимой. Между прочим, сейчас он здесь, мадам. Пошел проверить балкон западного фасада, где расшаталась кладка. Мне кажется, хозяин тоже там — его лифт не стоял на первом этаже, когда Седдон затапливал камин в библиотеке.
Мадам де Вальми снимала перчатки быстрыми нервными движениями. Внезапно она произнесла:
— Вы не знаете, были какие-нибудь известия о мсье Ипполите?
— Мне кажется, были, мадам. Неделю назад от него пришло письмо... во вторник, нет, в среду; тогда же мы получили ваше письмо из Лондона относительно этой молодой леди. — Она замолчала, переводя дыхание, и кивнула головой: — Да, так оно и есть. Письмо из Афин пришло в среду, потому что я помню, что в тот день Арман Лесток был здесь, и...
— Очень хорошо, миссис Седдон, благодарю вас. — Казалось, мадам де Вальми не слушала ее. — Вы сказали, что хозяин наверху? Пожалуйста, пошлите кого-нибудь сказать, что мы с мисс Мартин уже здесь.
— Я как раз сделала это, мадам. Хозяин настоятельно просил известить его о вашем прибытии тотчас же.
— А, благодарю вас. — Резко повернувшись ко мне, мадам сказала по-английски: — Ну вот, миссис Седдон, это мисс Мартин. Я написала вам о ней в тот же день, когда известила хозяина. Мисс Мартин, миссис Седдон — наша домоправительница. Она англичанка, поэтому вы не будете чувствовать себя совсем одинокой. Ее муж — наш лакей, они сделают все, что в их силах, чтобы помочь вам освоиться у нас.
— Обязательно, — с готовностью подхватила миссис Седдон. Она с улыбкой посмотрела на меня и энергично кивнула, так что золотая цепочка, висевшая у нее на груди, подпрыгнула, сверкнув. — Я уверена, все здесь будут очень вам рады.
— Комнаты мисс Мартин приготовлены?
— О да, мадам, конечно. Я сейчас проведу ее по дому и все покажу, чтобы она немного освоилась.
— Да, благодарю вас, но не сейчас. Она пойдет со мной наверх. Вы подождете ее?
— Конечно, мадам.
Миссис Седдон снова кивнула и улыбнулась; потом, отдуваясь, она стала медленно, но решительно подниматься по лестнице, похожая на маленькое деловитое буксирное судно.
Мадам де Вальми повернулась, словно хотела заговорить со мной, но, посмотрев куда-то мимо, перестала теребить перчатки, которые сжимала в руках.
— Леон!
Я не услышала звука приближающихся шагов. Быстро повернулась. Но только через несколько секунд увидела, как темный силуэт, отделившись от других теней, наполнявших холл, плавно двинулся к нам.
Я знала, чего ожидать, но все равно инстинктивно посмотрела слишком высоко, на уровень обычного человеческого роста, затем так же инстинктивно опустила глаза. Неестественно короткий, словно обрубленный, силуэт бесшумно, как во сне, скользил по мраморному полу и наконец застыл на расстоянии шести футов от нас.
Жалость, отвращение, любопытство, горячее желание скрыть эти чувства... все это пропало, улетучилось, словно сухие листья под порывами ветра, когда я обернулась. Может быть, из-за театральной эффектности его внезапного появления: только что он был просто тенью и вдруг совершенно бесшумно появился во плоти и крови... И к тому же вряд ли Леон де Вальми мог вызвать жалость: передо мной был крупный, красивый и сильный мужчина, молча сидящий в инвалидном кресле, который одним своим присутствием подавил всех, находящихся в холле, — слуги словно растаяли перед ним еще до того, как он остановился. Тишину нарушали лишь мерные шаги миссис Седдон, которая, легонько пыхтя, поднималась по лестнице с левой стороны галереи.
Очевидно, из-за неотразимости личности Леона де Вальми я с первого же взгляда не восприняла его как калеку: это был самый привлекательный мужчина из всех, которых мне когда-либо приходилось видеть. Правда, мой жизненный опыт весьма ограничен, но Леон де Вальми в любой компании не остался бы незамеченным. Возраст придал его необычайной красоте своеобразную утонченность, легкие морщины на щеках и седина создавали впечатление изысканной изможденности, белая грива волос составляла удивительный контраст с блестящими темными глазами и черными дугами бровей. Красиво очерченные губы были сжаты в тонкую жесткую линию, как бывает при сильной боли. Руки казались нежными, как у людей, не занимающихся ручным трудом, кожа была мертвенно-бледной. Но Леона де Вальми никак нельзя было назвать инвалидом — это владелец замка и глава рода де Вальми, и та половина его тела, которая не парализована, обладает удивительной жизненной силой.
