Но сначала надо выбраться отсюда.
Сегодня в списке появились его с Майроном фамилии. Все произойдет завтра. Он ждал этого дня. Через несколько часов он будет свободным человеком — если все пойдет так, как он запланировал. А ведь многое может пойти наперекосяк. Вот почему Карл так нервничал, что за ужином чуть не подавился.
Однако он все же доел свой ужин, чтобы не привлекать внимания надзирателей.
— Майрон, сегодня, перед тем как ты пойдешь спать, постарайся хорошенько вспомнить наш план.
Майрон отправил в рот очередную порцию кислой капусты.
— Какой план, Карл?
— О Господи! — пробормотал Карл. Этот тип совершенно безнадежен. Сколько раз они уже говорили о побеге — не сосчитать! Если этот идиот его подведет, Карл убьет его голыми руками. — Ладно, не обращай внимания, Майрон, — тяжело вздохнув, сказал Карл. — Просто завтра липни ко мне, как мухи липнут к дерьму, ладно?
— Ладно, Карл.
— Когда я тебе скажу что-то сделать, ты это сделаешь, понял?
— Понял.
— Без всяких разговоров — просто сделаешь, и все, понял?
— Понял.
Сунь свой хрен в мясорубку, Майрон! — Хорошо, Карл.
Вконец расстроенный, Карл напомнил себе, что именно такое слепое подчинение ему и требуется. Он здесь главный. Он умный, проницательный, с приятной внешностью, производящей хорошее впечатление на женщин. В такого рода операции босс может быть только один. Ну и мулы тоже нужны.
Даже хорошо, что Майрон такой тупой и послушный.
Ведь когда Карл велит ему что-то сделать — скажем, перерезать глотку ублюдку-охраннику, — Майрон это сделает.
Судя по тому, что Майрон рассказывал — без каких бы то ни было признаков раскаяния — о своем детстве, в юности он был настоящим маньяком. Прежде чем власти успели его поймать и отправить на психиатрическую экспертизу, он перебил в округе массу домашних зверюшек и мелкой живности. Члены его семьи забросали властей штата петициями, и Майрона освободили из психушки, о чем впоследствии его родственники сожалели до конца своей жизни — который, впрочем, наступил очень скоро.
О том, как он их убивал, Майрон говорил совершенно спокойно:
— Бабушкина голова дернулась, и парик с нее слетел. Он упал прямо в кастрюлю.
Эту часть истории Майрон излагал с особенным удовольствием, поскольку бабушка, завивая парик, имела привычку надевать его на голову Майрону. Вся семья истерически хохотала, глядя на высокого, неуклюжего Майрона в бабушкином парике, завитом розовыми бигудями.
Когда же его отец напивался, то голова Майрона использовалась также в качестве боксерской груши. Один подобный эпизод и послужил, видимо, причиной его умственной отсталости: любящий папаша несколько раз ударил двухлетнего сына головой о батарею центрального отопления.
Стояло лето, и батарея была холодной, но результат все равно оказался плачевным.
С этого дня Майрон постоянно подвергался словесным и физическим оскорблениям. В школе его нещадно третировали хулиганы. Но больше всего над ним издевалась, находя это очень забавным, его собственная семья — папа, мама, сестра и бабушка.
Им всем, однако, стало не до смеха, когда в один прекрасный день Майрон вышел к ужину с дробовиком в одной руке и с топориком в другой.
Он превратил своих родственников в сплошное кровавое месиво. Странно, что при таких обстоятельствах его не признали психически неполноценным и не отправили в психиатрическую больницу. Скорее всего прокурор аргументировал это тем, что если отправить Майрона не в строго охраняемую тюрьму, а в больницу, то какой-нибудь сердобольный врач когда-нибудь объявит его «излечившимся» и выпустит на свободу — прямо к ничего не подозревающей публике. А Майрон убивал не раздумывая. Жуков, животных, людей — кого угодно. Более того, Карл не раз наблюдал, как Майрон часами мучит несчастных созданий, перед тем как их убить.
Да, Майрон был ему нужен. При этом, пожалуй, он эксплуатировал Майрона не менее безжалостно, чем школьные хулиганы, но Карл старался об этом не думать.
Почувствовав внезапный приступ симпатии к человеку, который явно его боготворит, Карл перегнулся через стол и улыбнулся своему сообщнику.
— Я тебе говорил, что сделаю, когда выйду отсюда, Майрон?
— Найдешь себе какую-нибудь сладкую мексиканскую письку.
Карл засмеялся.
— Это ты запомнил, Майрон.
— Ага, это я запомнил, — с набитым ртом проговорил тот.
— А что еще? — спросил Карл. — Что еще я собираюсь сделать?
Майрон с усилием проглотил пищу.
— Убить тех гадов, которые засадили тебя в тюрьму.
Джек Сойер вылез из кабины своего пикапа.
— Чем-нибудь помочь?
Шаркая ногами по гравию, он вздымал легкие облачка пыли, которая садилась на щегольские ботинки из змеиной кожи, десять лет назад сделанные вручную одним мексиканским седельщиком. Старик был большим любителем текилы, так что левый ботинок Джека оказался чуточку длиннее правого. Джек потом так и не стал обращаться к сапожнику, а нога со временем привыкла к этому маленькому неудобству.
Мальчик, к которому он обращался, смотрел на Джека с нескрываемым любопытством. На вид ребенку было лет пять. Пытаясь привлечь внимание матери, он толкнул ее в бедро, но она никак на это не отреагировала и продолжала возиться с двигателем машины.
Мальчик двинулся к Джеку, и вскоре они уже встретились на полдороге. Задрав голову кверху, ребенок прищурился под лучами яркого полуденного солнца.
— Привет! — сказал Джек.
— А у меня есть книжка про динозавров.
— Правда?
— И еще видео.
— Гм!
— Тиранозавры мне больше всего нравятся.
— Да что ты говоришь? Мне тоже, — сказал ему Джек.
— Правда?
— Угу.
— Здорово! А как насчет птеродактилей?
— Они очень страшные, эти птеродактили.
Мальчик довольно улыбнулся, обнажив неровный ряд зубов, в котором не хватало одного переднего. На его месте криво торчал коротенький новый зуб.
Это был симпатичный мальчик. Одетый в шорты и футболку, он походил на какого-то персонажа из мультфильма, имени которого Джек никак не мог припомнить. На испещренной веснушками мордашке выделялись полные розовые щеки, со лба свисали мокрые от пота темные волосы.
— Как вас зовут?
— Джек. А тебя?
— Дэвид.
— Рад с тобой познакомиться, Дэвид. — Он кивнул в сторону машины. — Что там стряслось?
Мальчик пожал плечами, приподняв их почти до ушей, и развел руками.
— Не знаю. Мы с мамой ехали в город, и вдруг машина сделала вот так. — Он издал сдавленный звук и задрожал, словно паралитик. — Потом она остановилась, и мама никак не может снова ее завести.
