– Какие люди? Какой парашютист? Несете какую-то ересь! – презрительно скривился Брюсов.
– Шагаев нам все рассказал. И мы знаем, как было дело, – уверенно произнес Савилов.
На самом деле Шагаев признал за собой только второе покушение на Кузьмина, и то частично. Да, он работал на Михаила Брюсова, да, получил задание зачистить Кирикова. А кто снайпера организовал, не сказал. Но ничего, следствие продолжается, и его еще выведут на чистую воду, всплывет он и в эпизоде с парашютистами. Он избавился от Аркаши, больше некому…
– Я не знаю, кто вам там что рассказывал. И кто такой Шагаев, тоже не знаю.
– Шагаев организовал «Бэтмена», он же от него и избавился. И от Кирикова пытался избавиться. После того, как подставил его… Очень хорошо все у вас получилось, – усмехнулся Савилов. – Кирикова вы подставили под статью, а Кузьмина под выстрел. Скажите, ваша жена знала, что вы собираетесь убить Кузьмина?
– Моя жена?! – напыжился Брюсов. От сильного внутреннего напряжения у него побагровела шея, а на лбу выступила вена. – При чем здесь моя жена?
– Ну как же! Она пригласила Кузьмина к себе на квартиру, а когда он пришел, снайпер был уже на позиции. Получается, ваша жена заманила Кузьмина в ловушку?
– Моя жена никого никуда не заманивала. И о снайпере она не знала!
– А вы?
– И я не знал!
– Ничего, скоро все прояснится. Допросим вашу жену…
– На надо трогать мою жену! – встрепенулся Брюсов. – Она здесь точно ни при чем!
– А вы, значит, при чем?
– Она ничего не знает! И ей не нужно ничего знать!
– Чего не нужно знать? Вы, Михаил Севастьянович, продолжайте, раз уж начали. Ваша жена не знала, что вы пытались свести счеты с Кузьминым?
– Не знала!
– А вы сводили?
– Сводил! – Брюсов опустил голову на грудь.
– К первому покушению на Кузьмина вы не имели никакого отношения? – воодушевленный признанием, вернулся к самому началу Савилов.
– Нет, не имел. Василиса сделала все без меня…
– И Горбушина она должна была натравить на Кузьмина без вашего участия?
– Должна была. Но не натравила.
– Тогда вы сами организовали покушение, а под удар подставили Горбушиных.
– Да, организовал. Да, подставил.
– Но Кузьмин остался жив, поэтому вы помогли Кирикову освободиться.
– Вы все знаете, зачем говорить? – скривился Брюсов.
– И чем Кузьмин вам так не угодил?
– Он был мужем моей жены, этого вполне достаточно! Во всяком случае, для меня!
– Вы так любите свою жену?
– Да, люблю! И если ты, майор, сунешься к ней со своими грязными руками, я тебя с того света закажу! – брызгая слюной, в бешенстве заорал Брюсов.
Он не просто переживал за свою жену, а сходил по ней с ума. Он готов был убивать ради нее. И убивал.
Глядя на Брюсова, Савилов подумал о том, как бы отменить встречу с его женой. А действительно, зачем ему говорить с ней? Он узнал имя организатора преступления, которое раскрывал, получил признательные показания, и не нужна ему Олеся Брюсова. А ее причастность к последнему покушению на Кузьмина пусть доказывает следователь…
Сначала было слово. Не греши – не прелюбодействуй, не желай жены ближнего своего. Лучше выколи себе глаз, чем грязно смотреть на женщину… Слова он не понял, глаз себе не выколол, с женщинами блудил, поэтому и последовало предупреждение свыше… Сначала слово, потом предупреждение, и, наконец, появился сам ангел.
Олеся вошла в палату с ангельской улыбкой на лице, в ореоле сияющей красоты. Она отогнала демона в лице очаровательной девушки, которая кормила его с ложечки. Сам дьявол послал ему во искушение эту прелестную шатенку с зелеными, как у ведьмы, глазами. Но появился ангел, и тьма расступилась. Олеся сама взяла тарелку с кашей, подсела к его кровати.
– Бедный!
Валентин пожал плечами. А это как сказать! Врачи не давали ему никаких шансов, в лучшем случае обещали ему судьбу идиота, а он выжил – в себя пришел, и ум у него ясный. Голова постоянно болит, перед глазами все плывет, тошнота одолевает – есть не хочется, но ничего, он держится, не сдается. Речь не очень внятная, зато восприятие вполне адекватное. Провалы в памяти случаются, галлюцинации вернулись, но сейчас все в порядке. Олеся ему не мерещится, он точно это знает.
– Я так за тебя переживала, – вздохнула она.
– Все хорошо.
– Все хорошо? Да, все хорошо…
– Я заговоренный.
– Заговоренный?
Он плохо выговаривал слова, и Олесе приходилось переспрашивать, но это его ничуть не коробило.
– Да, ты заговоренный… А я такая дура! – Олеся приложила пальцы к вискам, качая головой. – Как подумаю, что это все из-за меня!
– Да, мне говорили…
– Говорили?! Что из-за меня?! Да, из-за меня… – вздохнула она. – Но я же не знала, что Миша выслеживает и тебя, и меня. Знаешь, за что он хотел тебя убить? За то, что я любила тебя. Тебя любила, а с ним просто жила…
– Любила, – кивнул Валентин.
Он очень хотел в это верить. Да и как не верить, если Олеся ангел, над которым он посмел надругаться. И бросил ее, и при разводе сильно обидел. С тех пор его беды и начались. Сам Бог карает его за Олесю…
– Он это знал и ревновал… Ладно, если бы просто ревновал…
– Миша правильно все сделал, – неожиданно сказал Кузьмин.
– Правильно? – Олеся оторопело глянула на него.
– Я не должен был тебя бросать… Ни тебя, ни Василису, – вздохнул он.
И за Василису ему отомстили, и за Олесю. У него уже был следователь, он рассказал, как было дело. И на участие Олеси намекнул, спрашивал, не могла ли она быть заодно с мужем… А как Олеся могла быть заодно с Брюсовым, если она любила Валентина? Нет, не могла, это исключено…
– Ты не должен был меня бросать, – покачала она головой, пристально глядя на него.
Ее взгляд источал тепло, но при этом он, казалось, вытягивал из него душу. Как будто она хотела заставить его почувствовать боль, которую она испытывала в разлуке с ним…
– Я очень виноват перед тобой.
– Да, виноват.
– Я хотел бы это исправить.
– Ты уже пытался. Мы встретились, ты сказал, что любишь… Но я не виновата, я не знала, что задумал Миша.
– Не знала, – уверенно кивнул он. – И все же ты не должна его осуждать. Он очень тебя любит… И я тебя люблю…
– Но ты же не пойдешь ради меня на убийство?
– Нельзя отнимать у человека жизнь, – покачал головой Валентин. И вознес глаза кверху: – Я был там, я знаю.
Он не помнил, как блуждал по задворкам загробного мира, в памяти ничего не сохранилось, но знания в душе отложились. О главном знании, о вечном, он чувствовал их, но пока не мог сформулировать и озвучить.
– Значит, любишь?
– Люблю.
– И что нам теперь делать?
